кармана пригоршнями. А тех карманов у нее было великое множество.
— Ента дрянь, последнюю курку сгубила, на глазах моих голову ей отвернула, кинула в чугунок, а мне и крылышка не дала пососать. Во, змея подколодная! Я на ее в суд написала бумагу. И што думаешь, ничего ей не сделали. Дали б хочь штрафу окаянной! Так нет, меня осрамили не весь белый свет. Нигде нынче правды нету!—злобствовала бабка, поливая бранью паршивую невестку и лежебоку внука, какой только умеет жрать, да в постели валяться.
— А сама где работаешь? — спросил Лукич.
— Дворником! Мету, чищу всю площадь вокруг завода и во дворе. За двоих управляюсь.
— Пенсию получаете?
— То как же, милок! И пензия имеется! Я без дела ни единого дня не сидела. Цельными днями пчелой кручусь. Не то, что иные, бока не отлеживаю,— хвалила себя бабка.
— Неужели пенсии не хватало?
— А что той пензии? Один раз в магазин зайтить. И то с пустой сумкой выйдешь! А ить поесть кажен день охота.
— Дед имеется?
— Давно помер! Каб жил, разве впустил бы в дом невестку?
— Выходит, без кормильца осталась?
— Сама живу. Вкруг единые иждивенцы. В кормильцы нихто не соглашается.
— А невестка тоже дома сидит?
— Она медсестра голожопая. У меня пензия в два раза больше ее получки. Одно звание, что работает. Коль так платят, чего в этой больнице сидеть даром. Уходи с такого глумного места. Чего вдурью обувку трепать,— пыхтела бабка.
Лукич, поговорив, отправил старуху на второй этаж, сам позвонил на завод, решил узнать, что за жиличку к нему направили? Почему ее из своего дома выселили.
— Это вы об Ульяне? Егор Лукич, хоть вы пощадите! Не напоминайте о ней! Она тут всех нас достала — эта ходячая чума! — услышал в ответ Титов.
Егору Лукичу не стали скрывать и рассказали об Ульяне Нестеровой всю правду:
— Это дом ее старика. Они с ним за свою жизнь пять раз разводились и заново регистрировались. Но в последний раз, он не только развелся, а и выписал бабку из дома. Долго один жил. Старуху прогнал вон за несносный характер. Да с нею никто не уживался. Уля своего сына посадила в тюрьму. Тот водителем работал. Что-то упер со склада, то ли муку, то ли сахар, с нею не поделился, она позвонила в милицию, его взяли. Потом и внука, у того уже трое детей имелись. Невестка с работы принесла спирт на компрессы детям, и на нее заявила. Пришлось бабе штраф платить. Короче, ни бабка, а черт в юбке. Она все годы в том доме жила незаконно. Дед, выписав Улю, прописал в дом внука. Того, какого посадила. А его на зоне парализовало. Вернули домой. К жене и к детям. Ну, что делать? Пришлось человеку надомничать, чтобы хоть как-то на хлеб зарабатывать. Так Уля ему скучать не давала. Каждую неделю вызывала то милицию, то налоговую, то из психушки, из наркоцентра.
— А зачем?
— Все мечтала внука с семьей выкинуть, а самой в доме остаться. Устала она от детей! Странно, как они ее терпели.
— Уля им родная? — засомневался Лукич.
— В том-то и дело, что родная! Выродок из бабьего рода!
— Ее на вменяемость проверяли?
— Ой, Лукич, она последнее обследование прошла, вернулась и говорит, что ее хоть теперь можно в Кремль посылать работать, прямо в Госдуму! Что она по своему состоянию нормальнее всех. Так в справке написано. Вот и поговори с нею! Эта бабуля весь завод одна перебрешет!
— Ас невесткой чего не ужилась?
— Так она и мужа, и детей сама содержит. Уле внук родной, но бабка помогать не хочет. Требует, чтоб он ей деньги давал. Откуда он возьмет? Вот и ругались всякий день. Уля себе купит сладости, дети потаскают их. Она на малолеток заявления в суд строчила. Там диву давались! Ведь родная старуха, совесть бы знала. Так нет, вконец извела старая жаба!
— Чую, нам с нею тоже достанется не сладко! — хмыкнул Егор Лукич и не ошибся.
Уже на третий день прибежали к нему девчата из комнаты, куда подселил Ульяну:
— Егор Лукич! Убери бабку, пока мы ее в окно не выкинули! Сил больше нет терпеть ее!
— Что случилось, девчата?
— Да стерва она!
— Последняя сволочь! — кипели девки.
— Успокойтесь! Хватит брани! Ведь о старом человеке говорите. Возьмите себя в руки. Расскажите по порядку, что стряслось?
— Она в первый день прикипелась к нам. Все спрашивала, кто ее сало сожрал? А мы сало не едим совсем, никто! Даже в руки не берем. Стали ей доказывать, она отвечает:
— Купленое не едите, а дармовое жрете! Коль не брали, куда делося? В суд на вас пропишу!
— Мы ее тумбочку тряхнули! Сыскали сало в пакете. Она и зудит:
— Подложили! Спугалися! Я везде искала!
— Мы ей в рожу тем салом чуть не натыкали. Перестали с ней разговаривать и слушать ее. А на следующий день вернулись с работы, в комнате бардак. Все наши вещи на койках, на стульях, окне. И Ульяна по нашим чемоданам рыщет. Спросили, что она ищет?
— Куда мою кашемировую шаль упрятали, сволочуги окаянные? Я ее в приданое от бабки получила. За всю жисть дважды надевала, считай что новая! Знамо дело сперли нехристи! Отдайте, не доводите до зла!
— Ну, мы ей в ответ, успокойся, бабуля! Никто твою шаль не брал. Давно они вышли из моды. А и на улице скоро лето! Кому нужна твоя шаль?
— Вор завсегда впрок и загодя крадет! Меня не обдурите!— лезет к нам в сумки.
— Нашли и шаль. Она в рукаве ее пальто была воткнута! А бабка опять свое:
— Подсунули!
— Мы пока свои вещи по местам разложили, в столовую опоздали. А эта старая чмо сидит и пересчитывает свои рейтузы! Они у нее еще со времен Суворова. Десятки раз штопаны и годами не стираны. Так вот снова одних не досчиталась, розовых, с рюшечками по низу.
— Поверите, нас тошнило от ее белья. А бабка снова в визг и опять к нашим чемоданам полезла. Ну и мы терпение потеряли. Как взяли в оборот втроем. Понесли по кочкам. Сказали все. Какой вой подняла старая канитель, орала, что мы ее бедную со свету сживаем, на погост выпроваживаем и дышать не даем.
— Егор Лукич, да с этой Улей и без того в одной комнате нельзя находиться.
— Почему?
Девчонки переглянулись, покраснели.
— В чем дело? — спросил Титов.
— Она, как хорек воняет. Сядем чаю попить, Ульяна подпустит так, что глаза на лоб лезут. Форточку открываем и не помогает. Тогда двери отворяем. Она орет, что ее простуживаем. На весь этаж вопит, убийцами обзывает. Если кто-то из ребят зайдет, Уля нас засранками называет, говорит, что из-за нашей вони страдает.
— Уберите ее от нас! Сил больше нет. Куда хотите девайте! Нас уже достала до печенок!— жаловались девчата.
— Позовите Ульяну сюда! — попросил Лукич.
Старуха гордо вошла в кабинет, села напротив
Егора.
— Вы что ж это Ульяна вытворяете? Почему издеваетесь над девчатами? Они уже сколько лет у нас живут, ни одного замечания на них не было. Вы только пришли и уже всех достали!
— А я чего? Не мешаю никому!
И тут девчат прорвало:
