меж нами давно пролегла пропасть. Над нею лишь прежняя вывеска осталась. Только вот люди другие, иное поколение! — думает Петровна, глядя на Димку:
— Кем же ты будешь, малыш? — улыбается внуку Евдокия. Тот, кряхтя, грызет игрушку. Скоро у него появятся зубы. Женщина замеряет температуру, она резко пошла на спад. Евдокия положила Катьке на живот пузырь со льдом.
— А если б знала о беременности моей, что посоветовала б: рожать иль сделать аборт? — спросила невестка.
Петровна присела на край кровати, глянула в глаза женщине:
— Знаешь, я никогда не делала абортов, только роды принимала. А тебе подавно запретила бы губить душу В семье на целого человека стало бы больше! Кто от такого отказался б? Нас и так очень мало. А детей, сама понимаешь, надо рожать и растить пока молоды. С годами силы убывают и можно опоздать. Да и с родами меньше проблем у молодых. И дети рождаются крепкими,— глянула на Димку, тот, отбросив игрушку, засыпал.
— Спасибо вам,— услышала Евдокия тихое, как шелест листьев. Катька благодарно смотрела на
свекровь:
— О чем ты? Женщина приходит на свет, чтобы рожать детей. Убивать их не имеет права. Это не по-человечьи губить жизнь, подаренную Богом. Сколько б ни родила, всех вырастим и поставим на ноги. Какие они будут? Все наши.
— Я думала, вы ненавидите меня...
— Ты это одно, дети совсем другое. Они нас роднят. А потому, выброси из головы лишнее. Меня поймешь, когда Димка подрастет. Сейчас еще рано, нет тех забот. Но они придут, ни одну мать не минут. Ведь каждой мечтается, чтобы ее ребенок был всегда счастлив. Ради этого живем. Разве не так?
— А Димушка уже говорить начал. Отца папой назвал, а потом подумал, показал на меня пальчиком и сказал: «Мама». На горшок уже просится. Садится перед телевизором и смотрит мультики. Какие не нравятся, просит выключить,— хвалилась Катька.
— Чуть подрастет малыш, заберу его к себе в деревню. Там он ничем не отравится. Все свежее будет есть,— пообещала Петровна уверенно.
— А я думаю, что это зубы его достали.
— Нет, Катя, его рвало. А значит, зубы ни при чем! Хотя они очень нужны мужикам! Ну, как без них жить. Ведь с ними и характер проявляется, терпеливый и настырный, а значит, весь в нашу породу выpастет, ни в чем не уступит ни мне, ни отцу! Всех перещеголяет! Расти малыш счастливым! — улыбается Петровна внуку.
Глава 4. Командирша
Так Ольгу Никитичну Федотову звала вся деревня. Дед Силантий обзывал жену домашней пилой, норовистой козой, крапивой, а когда уж очень серчал, звал старуху болотной кикиморой или облезлой вороной, какая только и умеет орать и гадить где попало.
Впрочем, Силантий редко обижался на своих домашних. Разве что иногда на внуков серчал. Не давали старику покоя проказливые мальчишки. И как они повсюду успевали? Вот только прилег человек вздремнуть, они ему в карман брюк мышонка засунули. Тому дышать стало нечем, кусаться вздумал. И если б не проснулся, в куски старика разнес бы рассвирепевший зверь. Силантий кинул мышонка коту, тот мигом накрыл зверя лапой, схватил в зубы и побежал под койку. Сколько ни просили внуки кота отдать мышонка, не вернул. Вышел кот из-под койки, облизываясь довольно. На Силантия уставился, не угостит ли еще? Старику слабо мышь съесть, вместе с хвостом, зубов почти нет. Потому коту отдал.
Силантий уже дремать стал. Но тут внуки что-то затеяли. Шепчутся, спорят:
— Вниз или вверх головой положить? — слышит дед и думает засыпая:
— Только бы меня пронесло от их озорства...
Когда Силантий проснулся, решил по малой нужде за дом сходить. И не глянул на притихших внуков. Все трое сидели молча, следили за дедом. Тот, прямо босыми ногами в валенки влез. В один — нормально. А во второй сунул ногу и заорал диким голосом. За угол бежать уже было не к чему. В валенок озорники ежа засунули. Тот уже устроился, пригрелся. Новое гнездо облюбовал. Свернулся клубком, а тут дед свою ногу сунул. Прихватил ежик старика за большой палец, дед и взвился под самый
потолок.
Внуки, услышав дедовский восторг, мигом по углам рассыпались, попрятались кто куда, ни одного не видно, сидят не дыша, за дедом следят. Тот за ногу схватился, из пальца кровь бежит. Дед кричит так, что кот через форточку во двор выскочил. Сам мужик слыхал как и коты, и люди матерятся. Но не так... И Васька не выдержал...
В это время в дом вошла Ольга Никитична. Она коров доила в сарае. Из-за двух дверей крик деда услышала, тут враз испугалась:
— Что это с тобой стряслось? — подскочила к старику.
— Да все эти засранцы! Вовсе со света сживают! Дыхнуть спокойно не дают, хорьки немытые, поросячьи ососки, ошлепки дурной транды! Поглянь чего утворили! Ежа в валенок мне сунули, он мне полноги отгрыз! А до того мыша в портки запихали, тот гад уже до самых яиц добрался!—услышал громкий смех из углов. Внуки, не выдержав жалоб деда, выкатились из своих укрытий.
— Зачем деда обижаете? — сыпала на палец теплую золу и, едва кровь свернулась, перевязала палец чистой тряпицей, поцеловала Силантия в макушку, тот сразу успокоился, а Никитична, процедив молоко, позвала всех к столу пить парное.
С нею никто не спорил и каждый, заняв свое место, взял свою кружку налитую доверха.
Дед пил мелкими глотками, внуки залпом. Смотрели, оглядывали все, что они еще не успели утворить? Дед Силантий хлопнул ладошкой по столу, проследив за взглядами внуков:
— Кончай бесовать! Все за мной. Нынче дрова в поленницу сложим. Сколько их дождь мочить будет? А и вы от безделья пухнуть стали. Живо допивайте и пошли! — скомандовал старик, строго глянув на внуков.
— Дед! Когда Димка вырастет, ты его тоже заставишь, как нас, пилить дрова? — спросил старший внук.
— Всему научу. Мужик все уметь должон. Любую работу справить, а не дурью маяться с мышами и ежами! — сердито сдвинул брови Силантий.
Едва вышли во двор, кто-то из внучат ухитрился сунуть за шиворот деду лягушку. Старик чуть не до исподнего средь двора разделся, чтоб ее вытряхнуть, а мальчишки уже носились по саду. Ничуть не боясь ни брани, ни угроз Силантия. В этой семье всем и всеми правила Никитична. Ее слова слушались. Все, что она велела, делалось. Хотя никогда не грозила и не била внучат. Не было в семье правила обижать детей. Потому здесь всегда звенел детский смех, звонкий, чистый, как лесной родник.
А если внучата начинали слишком шалить, бабка говорила, нахмурясь:
— Нынче оставлю вас на ночь без сказки.
Внуки тут же стихали, становились послушными.
Лишаться сказки никто не хотел. Даже Силантий их любил. Забирался на печь вместе с внуками и слушал, затаив дыхание.
Чем тяжелее была жизнь у людей, тем дороже ценились сказки...
Что и говорить, жилось семье Федотовых не по-сказочному тяжко. От старых до малых знали нелегкую цену хлеба, и дети с ранних лет помогали взрослым в совсем недетской работе. С пяти лет каждое утро вставали в шесть утра и шли на свинарник. Чистили клетки, раскладывали корм, выносили навоз, следили, чтоб свиноматка не придавила поросят. Ездили на склад за комбикормом, привозили на подстилку опилки, иногда солому. Чистили свиней, кормушки, топили печи, чтоб в свинарнике было тепло. Каждый ребенок не только знал, а и умел правильно запарить комбикорм, сколько молока нужно поросятам, как их
