страшно, что озверев, припрутся в лес. Сколько зверей погубят. А и сами вряд ли уйдут без потерь. Медведь свою жисть и башку даром не отдаст. В лесе он хозяин. Вот и устроят поминки, только кто и по ком? А ведь светлый праздник скоро! — горевал лесник.
— За ночь остынут, одумаются. В деревне мало кто решится сунуться в лес, да еще накануне Пасхи, теперь в каждом доме к ней готовятся,— вспомнила баба.
Они поговорили недолго. Катька, убрав посуду со стола, пошла в сарай покормить медведей, разговаривала с Гришкой. Тот, смешно чавкая, уплетал картошку, ел рыбу из рук бабы. Пестун Шурик присосался к меду. И вдруг Гришка насторожился, зарычал, подошел к двери, нюхал воздух со двора. Катька заметила, что шерсть на загривке зверя встала дыбом. Медведь рявкнул, попытался выдавить дверь, но она не поддалась. Баба услышала громкие голоса возле избы, вышла из сарая и увидела Василия с двумя деревенскими мужиками. Они хотели войти в дом, но Акимыч не впустил, вышел во двор сам:
— Чего надо? Иль в деревне не набрехались? — спросил нежданных гостей.
— А ты как хотел, на халяву отмазаться от нас? Помнишь, какой штраф из-за тебя слупили с нас в ментовке? А ведь мы ничего не поимели. Теперь кто наши убытки оплатит?
— Слышь, старый мудило, менты тебе отслюнили со штрафа? А может, весь отдали? Давай наше возмести по полной программе. Не то уроем и ни одна зверюга не сыщет где могилка твоя! — осклабился Вася.
— Я ваш скот не трогал! И пошли вы все отсюда, покуда милицию не вызвал! — пригрозил Акимыч.
— Не успеешь, старый козел!
— Мы тут не шутим, гони «бабки» за скот!
— Я его не трогал!
— Твое зверье порвало коров! Ты и гони! Слышь, не то твою печенку до самой жопы вырвем! — взяли лесника в кольцо.
Катька увидела, как Васька поддел кулаком Акимыча. Старик отлетел на ступени, его принялись пинать ногами все трое.
— Не троньте деда, козлы! — заорала баба.
— Во! И эта чахоточная транда вылезла наружу! Тебя кто звал?
— Брысь отсюда облезлая крыса!
— Ты, чокнутая, знаешь, что этот пидер утворил? Полдеревни оставил без скота! А ты за него свою гнилую жопу дерешь? Неси деньги, дура, если хочешь его спасти! Небось знаешь, где он их прячет! Если не дашь, душу из него вышибем, он и перднуть не успеет! — ухмылялся Васька, вытащив из-за пояса охотничий нож, и подошел к Акимычу. Старик попытался встать, но Васька сунул ему в бок ногой, дед упал, застонав от боли.
— Не бейте! Я сейчас вернусь! — крикнула баба, поспешно открыла двери сарая, из них черной молнией вылетели Гришка и Шурик.
Катька схватила со стены охотничье ружье деда, выскочила на крыльцо, увидела как один мужик бежит из леса, не видя дороги под ногами. Ваську подмял Гришка, уже снял с него скальп. Тот обливался кровью, пытался вырваться из-под медведя. Второго мужика поймал Шурик. Он драл его уже окрепшими когтями, кусал лицо, плечи, руки и не отпускал, не давал передохнуть.
— Катька, сука, убери зверей! — услышала голос брата.
— Я обещала отомстить. Помнишь такое? Вот и получил! — помогла встать Акимычу, тот хрипло крикнул:
— Гришка! Ко мне живо!
Но медведь не услышал или не захотел послушаться мужика. Он разрывал на куски своего врага, остервенело рычал и, казалось, впервые почувствовал себя настоящим зверем.
— Он же порвал мужика насмерть! — испугался старик, увидев, что Василий мертв.
— А зачем они пришли с ножом? Кто их звал сюда? Вот и получили! — отвернулась Катька от брата, какой впервые лежал тихо, не кричал и не грозил никому.
Второй мужик, вырвавшись от медвежонка, уходил в деревню, поливая кровью каждый свой шаг.
Акимыч вызвал милицию и не велел Катьке подходить к брату, лег на лавку закрыв глаза, сказал:
— Катя, не будь тебя, зашибли б меня бандюги насмерть... И тебя не пощадили б...
Лишь когда приехала милиция, бабу словно прорвало, она ревела в голос.
— А где ж звери? Где медведи? — оглянулись приехавшие. И только тут увидел лесник боевые карабины в руках людей.
— Ушли они, навовсе от нас сбежали. Боле не воротятся никогда. Не поверят человекам. И не ищите. Лес — ихний дом, он своих не выдаст и не отдаст никому...
Милиция долго расспрашивала Катьку о троих деревенских мужиках. Что она видела и слышала, за что брат хотел убить Акимыча, чем и как били лесника, чего требовали люди, как в сарае лесника оказались медведи и как они сумели выйти оттуда? Могла ли баба отогнать их от брата? Куда делись двое мужиков?
Катька отвечала как все было, давясь рыданиями, и милиция подумала, что баба оплакивает брата. Ее утешали, успокаивали.
Узнав, что Акимыч лечил ее от туберкулеза и Васька знал об этом, переглянулись, качали головами. У кого-то вырвалось невольное вслед покойному:
— Ну и сволочь!
— Он бы и меня убил, не оставил бы в свете живой. Я его лучше всех знала. Своей смертью он все равно не помер бы. Уж так ему по судьбе отмеряно. Сам жил зверем, от зверя помер. Что искал, то и нашел. Видно Богу надоело его терпеть, правда, Акимыч? — спросила лесника. Тот лежал бледный, едва дышал.
— Деда! Акимыч! Не уходи! — закричала Катька в страхе.
— Скажи, чем, как помочь тебе? — обхватила старика.
— Давайте его в больницу! — предложил следователь. Акимыч наотрез отказался. Указал Катьке на настой лимонника. Та налила в стакан, разбавила водой. Через десяток минут леснику полегчало.
А милиция все спрашивала Катьку, откуда у Васьки появился охотничий нож?
— Купил в райцентре, еще давно. Брат им свиней своих разделывал, каких дома выращивал. Говорил, что этот нож очень удобный. А охотником никогда не был, разве что за компанию мог с мужиками в лес пойти. Один ни за что. С детства боялся в него ходить.
— Акимыч, а почему медведь именно на Василия бросился,— увидел следователь, что старик уже не лежит, а сидит на лавке.
— Мил человек, у зверя свое понятие про людей. Голодным Гришка не был. И человеков никогда не забижал. Домашним жил, зимовал под печкой, туда, в тепло, в спячку заваливался. Вона в моем хозяйстве две коровы и телки, свиней трое жируют, кур поболе полсотни. Никогда никого не тронул. Даже кота не забидел. И на то время, про какое деревенские брешут, Гриша в сарае сидел взаперти! У него и пестуна Шурика лапы были прострелены. Лечил я их. Но до деревни дойти не могли. А корову иль телка завалить и унести силенок не хватило б!
— Ничего себе! Целого быка завалил и разнес в куски! А ты говоришь слабый! — засомневался следователь.
— Васька стал врагом Грише. Тут злость обуяла, силы дала. В злобе и человек худче черта. Вот и разнес Василия. А корову только по голодухе задирают звери. Мой Гриша той напасти не знал. Я ему подмогал харчиться. Если б видели, какой он гладкий и красивый! Зверем назвать язык не поворачивается. Он молоко любил. За день по ведру выпивал мой дружок,— улыбнулся лесник.
— Ни хрена себе дружок! Зачем он тебе нужен был, этот обжора? — встрял участковый.
— Смешной человек! Вон я по радио слыхал, что люди в квартире тигру держали, другие обезьян, всяких крокодилов. Им никто не воспрещал. А ить у их, помимо тех тварей, дети имелись. С жиру народ бесился. А у меня никого! Вот и пригрел медвежьего мальца. Из половодья спас. Заместо внука выходил. А оно ишь как не подвезло нам с им. Люди встряли и все порушили. Сбежал мой унук. Вместях с дитем.
