Кольку ворчали, ругались и материли на все лады. Его не только презирали, а и ненавидели, пинали и выгоняли из барака наружу. Ему нигде не давали места, но мужик, не глядя ни на что, возвращался и лез на шконку с завидным настырством. Кольку вышибали из столовой кулаками. В строю на перекличке никто не хотел становиться рядом. Им брезговали даже пидеры. Но человек не обращал внимания ни на кого и упрямо отстаивал свое имя и место в зоне. Остап убедился, понаблюдав, что Колька себя уважает и не поддастся никому просто так. Но зона не дом, здесь давно прижились свои законы и любого, даже самого упрямого мужика ломали через колено, не спрашивая согласия. Вот так и этого взяли в оборот.
Повесил Колька над печкой просушить носки и робу, зэки в это время пили чай за столом. Общались по душам. А тут вонь пошла, да такая, что мужики с нар соскочили, на Кольку с кулаками наехали. Робу его и носки выкинули за двери, самого тоже кулаком из барака вышибли, а наруже мороз за тридцать. Кто его выдержит раздетым? Вернулся и говночист. Его под шконку вбили. Оттуда лидеры вытолкнули на проход. Куда деваться мужику? Вот и стукнуло кому-то из зэков разыграть лишнего в рамса. И... проиграли.
— Выкладывай падла десять пачек чифирного чая! Или «бабки» за него! Коль не выложишь, тебя оттянем всей очередью. С пробитой жопой сговорчивее задышишь! — подступили зэки, взяли Кольку в кольцо.
— Не-ет! Лучше его в «параше» утопить! — предложил кто-то хохоча, указав на полную переносную отхожку.
— Этот в говне не утонет! Сам катях!
— Тогда пусть ложкой из параши хлебает! — предложил кто-то весело.
Колька попал на зону впервые, и от таких предложений его трясло. Он сидел на проходе связанный, измордованный, как полагалось проигранному, и прощался с жизнью. Он понимал, что попал в руки куда более жестоких, чем сам, и не ожидал пощады. Зэки куражились. Им нужны были развлечения, хотелось поизгаляться над беспомощным. Ведь и над ними издевались вдоволь на воле и в зоне. Каждый прошел через унижения, а душа требовала отомстить за все. Тех, кто издевался, зэкам не достать, а Колька вот он! Его хоть на куски порви и ешь без соли. Он проигран. Сумеет ли выкупить себя? Конечно, нет! Откуда возьмет такие деньги или чай? Молчит, нечем себя выкупить. А значит, попал в цепкие лапы барака. Теперь не выкрутится! Зэки не уважают легкие развлекашки. Им подай с кровью и воплями, от каких волосы на коленях дыбом встанут. Это зрелище для мужиков, переживших ад на земле при жизни. На то она и зона, что те, кто вышел из нее на волю, уже не боялся ничего.
— Ну, что козел! Башлять нечем?
Колька уронил голову. От жизни до смерти его отделял всего один, последний, самый позорный шаг...
Он смотрел на мужиков с мольбой, хотя и не верил в пощаду. Здесь не умели жалеть и понимать. Мужики хотели зрелища.
— Ну, что кенты, тянем жребий! Кто первый пробьет жопу говночисту?
Пока Кольку волокли к нарам, сдирали с него портки, зэки тянули жребий.
— Пришпандорим падлу гвоздями или привяжем?— спросили сявки мужиков.
— Вяжи падлу! Накроется, отскабливать не будем!
Кольку разложили на шконке, трое сявок навалились на него, привязывали старательно, чтоб не вырвался, не мешал зэкам насиловать себя. Мужик стонал, скрипел зубами, ругался, но на него никто не обращал внимания. Его ноги уже согнули в коленях, голову петлей притянули вплотную к нарам
— Эй, Пузо! Ты первый?
— Ага! — отозвалось совсем близко.
— Ну, чего ты тянешь? Давай! Козел уже готов! — отступили сявки, уступив место первому. Тот расстегнул штаны, похлопал Кольку по заднице, тот дернулся, но понял, веревки прочные, их не порвать, из них не вырваться.
— Эй, мужики! Кого тянете? — услышал Колька.
— Говночиста-козла!
— Иль проиграли его?
— Ну да!
— Что за него хотите? — узнал голос Остапа.
— Чифир или «бабки»!
— Сколько?
— Десять пачек!
— Загнули!
— Он еще непробитый!
— Все равно! Его жопа столько не стоит! Даю половину! И отпускаете!
— Мало!
— Ну, если не хотите, будете до утра отмываться от него! Вам кайф предлагаю. Он лучше! Отпускайте придурка мне в обязанники!
— Накинь еще пару пачек!
— Говорю, пять! И ни одной больше! А станешь базарить, самого загну в салазки! — пригрозил Остап.
— Ладно, бери! — неохотно согласились зэки и, развязав Кольку, поспешили за чаем. Каждый торопился со своей банкой из-под сгущенного молока и, насыпав в нее целую пачку грузинского чая, тут же заваривали кипятком, ставили в тепло, чтоб настоялся. Сами сели за стол, ожидали, когда будет готов чифир, поглядывали на печку с нетерпением, сглатывали слюну.
Колька уже оделся, сидел на шконке одиноким кузнечиком. Он верил и не верил в свое спасение. Он понял, как дешево стоила его жизнь по меркам воли. Но на зоне каждая пачка этого чая стоила в десятки раз дороже. За нее здесь можно было, шутя, купить и проиграть целую жизнь.
— Чего там канаешь? Ты теперь мой обязаник. Хиляй сюда, придурок, и запомни, теперь я твой хозяин, что захочу, то и утворю с тобой. До конца жизни ты мой должник за свою шкуру и кентель. Дошло?
Колька понятливо кивнул головой. Чего уж не понять, что попал из огня в полымя. Он не раз видел, как развлекался и наказывал сам Остап. Из его рук редко кто уходил на своих ногах. Он объяснил Кольке, чего ждет, и что от него потребует:
— До своего погоста «шестерить» мне будешь. Что велю, то сделаешь. А нет, сам размажу тебя. От меня не слиняешь, из-под земли достану! Тебя от меня лишь смерть на халяву возьмет! — предупредил, ощерившись.
На зоне он не доставал Кольку, словно держал про запас. Но никогда не выпускал из вида. А когда Кольке пришло время выходить на волю, взял его
адрес и предупредил, что он непременно с ним свидится.
Хлеборез тогда не испугался. Он знал, на зону легко попасть, выйти из нее куда сложнее даже Остапу. Ведь вот сколько раз пытался бежать из этой зоны, а не пофартило. Возвращали с простреленными ногами, бросали в штрафной изолятор, оттуда ползком возвращался в барак и с месяц приходил в себя. Сколько раз мог загнуться, но выживал.
— И ты не вечный! И тебе крышка будет!—думал Колька, уходя из зоны. Он был уверен, что видит Остапа в последний раз. Но просчитался. Тот повис за плечами тенью.
Он не просил Кольку прикрыть его, принять и спрятать от милиции. Не стал настаивать, чтоб тот пошел с ним в дело. Знал, засыпется, провалит всех. С таким лучше не рисковать. И когда Колька отказался от стремы, даже не пригрозил, но потребовал деньги. У Кольки и этого не оказалось. Он дал время и велел принести «бабки» в назначенное время. Сумму назвал непосильную.
— Не смогу столько, где возьму? Сам еле дышу,— отмазывался мужик, понимая, что получи Остап требуемое, вскоре запросит еще больше.
Знал Колька, что убить его на воле Остапу сложнее, да и смысла нет рисковать, понимал, что на воле не опетушат в очередь, а значит надо самому умело уходить от Остапа. Но и тут не повезло. Менты доставили к следователю на очную ставку с Остапом. И надо же такой облом случился, Колька наехал на Остапа при следователе! Да как! Оборзел вконец, устал бояться, и прорвало человека. Колька всегда помнил, что Остап не прощает оскорблений. Ни один зэк на зоне поплатился за это жизнью. А тут Колька,
