— Не дури и не паясничай! Если хочешь, приходи, поговорим!
— А если и впрямь приду?
— Ставлю кофе варить. Понял? Жду!
Николай не сразу решился позвонить в двери.
Потоптался у порога. Послушал. Не доносятся ли посторонние голоса из квартиры? Но за дверью было тихо. И он нажал кнопку звонка.
— Входи! Открыто! — услышал из комнаты. Вошел. И глазам не поверил… Низкорослая, седая, изможденная старушка, включив свет, смотрела на него.
— Арпик! От тебя одни глаза остались! — сдавило сердце болью.
— О чем ты, Николай! Иль забыл, сколько мне лет и сколько пережито? Жизнь с тобою была не медовой. Вот и состарилась прежде времени. А и ты! Глянь на себя! Одни морщины и седины… Будто из могилы в самоволку убежал! Смотреть больно!
— Ладно меня по костям разбирать. Тебе дай волю, всех изговняешь!
— Грубияном ты был, таким и остался! Да ладно! Проходи! — провела в комнату, пропахшую нафталином. — …Павлик теперь работает старпомом. На большом судне. Торговое оно. Хочет перебраться с семьей во Владивосток. Там он скоро получит квартиру. В самом центре. Считает, что так лучше и удобнее. Оно и верно. Туда они заходят под разгрузку и погрузку. Где два дня, а порой — неделю стоят. С семьей эти дни побудет. Всякий раз не налетаешься в Красноярск. Дорого. Да и времени в обрез. Сам знаешь, сколько уходит сил на дорогу…
— Что случилось с ним в рейсе?
— Не с ним! Судно обледенело. Обычная ситуация в море. Такое уже не раз…
— И ты спокойно соглашаешься, чтобы он переехал во Владивосток?
— А что смогу? Что изменится, если он оставит семью здесь?
— Разве не может работать на берегу, где меньше риска?
— Он и слушать не станет…
— А ты пыталась говорить с ним?
— Нет. Знаю, бесполезно!
— Где он сей мае?
— На судне!
— Когда вернется?
— Обещал через неделю приехать, — ответила Арпик и предложила: — Теперь он ни меня, ни тебя не станет слушать. У него есть свой капитан — его жена. Как она скажет, так и будет. Хочешь поговорить с нею?
— Давай! — взял трубку, набрал номер телефона, подсказанный Арпик.
— Дед? А ты откуда взялся? — услышал удивленный мальчишеский голос.
— Я от бабушки звоню! — еле сориентировался Николай.
— А мамка говорила, что ты — псих! Это правда?
— Я болел. Но теперь вылечился.
— А бабушка рассказывала, что ты во всех тюрьмах сидел!
— Андрей, мама дома? — расхотелось продолжать разговор с внуком.
— Мама скоро придет. Она в магазине!
— Тогда попозже позвоню! — Хотел положить трубку и услышал в ответ:
— Дед! А ты долго у бабки будешь? Или опять в тюрьму пойдешь? Бабка говорила, что не успевала сухари сушить. Так я тебе баранок принесу! Целый мешок! Но ты не убегай, слышишь?
— Слышу, Андрей! Только баранок мне не надо. Я их не люблю. И сухари не ем. А когда мама придет, скажи, что я ей передал привет. И пусть она папку бережет. Я всех вас очень люблю!
— Скажу ей! Только ты трубку не клади. Я еще хочу поговорить с тобой. Ты к нам придешь?
— Если мама пригласит, приду!
— А если я позову? Придешь?
— Обязательно! Примчусь!
— Тогда крикни мне с площадки, что это ты, я тебе открою! — пообещал внук.
Николай, положив трубку, с укором глянул на Арпик:
— Значит, я все тюрьмы прошел? А ты мне сухари едва успевала сушить? Хорошенькое мненье обо мне у внука. Иль думала, что никогда с ним не увижусь?
— А что могла ответить ему? Андрюшке и без меня нашлось кому о тебе рассказать.
— Знаешь, и в этот раз я пострадал от беззакония! Это официально признано! Нашли виновных! Мое имя очищено!
— Через десять лет? — рассмеялась Арпик. — Если бы еще пяток лет подождали очищать было бы некого. И теперь ни к чему! Жизнь прошла! Ты потерял ее! Просмотрел. Виноват иль нет, твой сын вырос без тебя. Он не знал отца, хотя ты был живой. Какая ему разница, с каким именем ты жил? Он рос безотцовщиной!
— Разве в этом нет твоей вины? Тебе ли говорить?
— А в чем я не права? Что родила дочь не от тебя? Сама и вырастила! Ты сына на годы забывал! Что не смирилась с работой могильщика? А не из- за нее ты попал в тюрьму?
— Из-за мародеров! Целой банды!
— Если б ты тогда меня понял! Ну скажи мне, почему тебя, а не другого заподозрили и осудили? Почему ты, а не они попали в дурдом на целых десять лет? И главное, почему приговор в отношении тебя отменили через три года, а пробыл в психушке еще семь лет?
— Потому что никто обо мне не вспомнил. И кроме упреков сухарями, ничего от вас не знал. Ты — врач! А меня вылечил чужой человек. Поверил в мои возможности. Добился своего. Спасибо ему на том. А ты кто для меня? Бывшая жена! Что общего у нас с тобою, кроме сына?
— Ты к Павлику не имеешь отношения. Я его
растила. Если рассчитываешь жить в его семье, заранее говорю — не выйдет! Его жена тебя не примет.
— Не беспокойся! На его жилплощадь не посягаю. Даже на эту квартиру, на ее часть, не претендую. Найду себе угол. Не останусь на улице. Ведь среди людей живу. А они даже собак у себя держат.
— Я тебя тоже не гоню. Живи. Но не посягай на мою личную жизнь. Не требуй заботы и ухода. Сам говоришь, что я лишь бывшая жена. А значит, ничего общего между нами быть не может. Мы слишком разные. И я много раз пожалела, что связала свою судьбу с твоей.
— Мне жаль тебя! Но прошлое не вернуть. Иначе и я не оказался бы под забором у судьбы. Где-то просмотрел свое. И все же верю, мое от меня не потеряется. Ну, а предложеньем пожить в своей квартире, конечно, воспользуюсь. Хотя бы временно. Не думаю, что надолго это затянется. Что-то подыщу, — привез к вечеру свои пожитки и расположился в углу спальни.
Вскоре Николай получил новый паспорт, трудовую книжку, оформил пенсию. Небольшой она получилась. Если рассчитывать только на нее, то за вычетами квартплаты и всех услуг оставалось лишь на хлеб и чай. А потому пришлось снова искать работу.
Возвращаясь домой, Калягин скупо здоровался с Арпик и, ни о чем не разговаривая, шел к себе на раскладушку. Там, в одиночестве, обдумывал, куда еще попробовать устроиться?
«Может, вернуться в Сероглазку? Но к кому? Без родни, без угла делать там нечего. Была когда- то родня! Осталась одна Ольга, да и та скрипит, как старая клюка. У всех детей по очереди ночует и все на кухне, на полу, в уголке, чтобы не помешать. Иначе выгонят взашей, как собаку. Эх-х, Ольга! Рожала детей для радости. А вырастила — на горе! И никому из них нет дела, каково тебе в том углу? Ведь о смерти Бога просишь, кончину вымаливаешь себе. И это при детях, внуках! Всю жизнь для них старалась, из кожи вон лезла, себя не щадила, а что получила? Чем счастливее меня? Иль легко тебе видеть, как дети твои меж собой грызутся из-за старых избенок? И тебя попрекают тем, что не смогла отстроить хотя бы еще одну? Интересно, как они станут поминать нас с тобой, когда умрем?»
— Николай! К тебе пришли! — послышался за дверью голос Арпик, прервавший невеселые раздумья.
Калягин удивился, кто мог вспомнить о нем, да еще вечером. Спешно одевшись, встал, вышел в
