— Ты один живешь? — огляделся Николай.
— Один, как пень гнилой! И не жалею о том. Никого мне теперь не надо. И я никому не нужен! Вон, ко мне сами бабы приходят. В жены набиваются. Одна даже со сберкнижкой притащилась. Мол, не с голой задницей к тебе прошусь. На счету имею кругленькую. Да ведь меня не купишь! Я — бесценный! Так иль нет, Коль? Покуда мужик в силе, он человек! Когда их нет — говно! А эта деньги показывает! Дура набитая! На нее глянешь и все тут. Что имеешь — само отпадет. Какими сберкнижками потом воротишь прежнее? Иль я всякую ночь ее харю должен стольником закрывать, чтоб не усраться, ненароком глянув на ее рыло? Не- е,
Коля, мужик живет, покуда самого себя уважает. Чуть забылся, крышка! Вмиг у этих стервоз под каблуком. Иль того хуже, под подолом. А у них там — полдеревни! Вот и гадай, каким по счету стал? В гробе видел такое счастье!
— Алешка, кончай брехать! Хотя бы мне! Ты по детству еще кобелем стал. Хочешь сказать, что нынче без баб обходишься? Сколько за неделю меняешь их? — прищурился лукаво Николай.
— Ну что ты! Это раньше бедовым был. Надень по три бабы не хватало! Теперь по две в неделю — и по горло!
— Во! А уже шесть десятков! Потому один, что с одной бабой больше недели не стерпишься! Надоедают скоро!
— Приедаются быстро! То мой грех! От того Катерина сбежала от меня! Обозвала старым кобелем и ушла жить к старшему сыну. Они на меня обиделись, все поголовно. Ну и хрен с ими! А ты-то как?
Николай рассказал о себе, об Арпик, Пашке и Андрее. Посетовал, что не мог встретиться с внуком. Уж слишком испозорили его перед мальчишкой.
— Твой внучок еще золото. А вот мой сорванец Васятка, старший внук, знаешь, как надысь осрамил меня. Козу привел во двор! Облезлую. Пока я сено с мужиками ходил косить, он успел напакостить. Мало, животину привязал к крыльцу, так еще, засранец, венок ей на рога напялил. И бабкину фату, в какой венчалась. Исподнее натянул на нее. Я пока домой пришел, ту козу все видели. И едва кто встретится со мной, со смеху уссывались. Знаешь, как называли? И теперь в козлоебах живу. А кто это мне устроил? Да все она — Катерина! После серебряной свадьбы отмочила! А ты на своего внука жалуешься. Я вон без тюрьмы по макушку обгажен!
— Алешка! Ты хоть за дело!
— Это я? Разве с козой был вблизях? Ты что? Офонарел? — взвился хозяин.
— За баб тебе отомстили. А мне за что?
— Тебе? За дурь! Бабам нельзя верить. И кнут для них завсегда в руке держать! Чтоб не промедлив, поперек и вдоль хребта.
— А жить с нею как потом? Тоже под кнутом? Я так не смогу!
— Ну, уж и не придуривай! Полсвета так маются. А коли не хочешь, один живи! Вон у нас бригада сколачивается. Из мужиков, таких, как мы с тобой. Поедем в тайгу на заготовку леса для домов. Сами строить будем. Уже есть подряд на десяток изб. Все с нуля, все своими руками. И бревна, и фундамент. И сам сруб, и печка, и полная доводка. Заказчик, а это все свои — целиком и полностью все оплатит. Давай с нами! Заработаем. Заодно пчел вывозим туда. Мед будет на всю зиму. Соглашайся. Я — бригадир. Нас больше десятка набирается! Думаем, к Новому году первый дом закончить. А то с этой сраной пенсией на приличные поминки не насобираешь! Тут, что ни говори, приработок будет! Да и пора тряхнуть мох с пуза. Прокисли уж на лавках сидючи! И тебе с бабьем воевать не к лицу! Пошли их всех туда, откуда выскочили. И с нами! Как когда-то! Ведь ничего не изменилось. Мы — прежние! Соглашайся, Николай!
— А как с сдой? Всяк свое? Иль кто-то в кашеварах будет? — спросил Калягин.
— Бабы наши вызвались подмочь. Каждую неделю меняться будут! — подморгнул Николаю и добавил: — Им — приработок, нам удобство.
И Николай согласился.
Не успев запомнить всех племянников, уехал в тайгу вместе с мужиками через три дня.
Для заготовок строевого леса бригада выбрала самый глухой участок тайги, где, как сказал лесник, нога человека не ступала с полвека, а зверья — видимо-невидимо. И все непуганое…
Калягин, едва добрались до чащобы, за шалаш вместе с другими взялся. Решили, один на двоих с бригадиром. Другие тоже попарно разбились. Всяк себе место облюбовал.
— Колька! Давай здесь! Тут посуше и в тиши! Ветер не достанет. И все подходы видны. Чуть какая зверюга, враз приметим. Завалим! — позвал Алексей.
— Ага! И в спальный мешок ее! Пока не очухалась! — расхохотались мужики.
— Бэ-э-э! — проблеял кто-то из них, напомнив Алексею козу в фате. Тот вначале взвился, но быстро забыл, на что осерчал. Принялся рубить ветки для шалаша. Николай тем временем расчистил место, вырубил колья, вбил их, потом перекладину. Сделал остов. Стал укрывать ветками, еловыми лапами. Увязывал, чтоб не растрепало ветром, а дождь не промочил бы шалаш насквозь. Вместо двери — сплел откидной мат. Внутрь наносил веток, нарезал травы. Еще мат положил сверху. Поставил жестяной лист жаровницу, для тепла, чтоб горячие уголья могли согреть шалаш на ночь. И оглядев сооружение, остался им доволен.
Для поварих делали шалаш сообща. Старались, чтоб ни одна капля дождя на баб не упала и не промочила ни одну.
Пока бригада занималась жильем, расчищала общую площадку для стола, женщины уже готовили первый походный ужин. Запах жареного сала.
грибов понесся вокруг деревьев, кружа голову людям и зверью.
Вот уже и дрова готовы к завтрашнему дню. Их заботливо укрыли рубероидом. Воды полные баки наносили. Все шалаши готовы, площадка выровнена, утоптана. Стол закреплен намертво. Возле него скамьи. Осталось натянуть пленку над ними и над кухней, чтоб дождь не доставал. Понадобились столбы. За ними пошли гурьбой. Всем хотелось отделаться поскорее, чтоб завтра спозаранок взяться за работу.
К сумеркам все было готово. И повариха позвала мужиков к столу.
Едва взялись за ложки, дикий крик сорвал всех со скамеек. Орал кто-то в кустах. Матерился по- черному.
— Кто это? — огляделся бригадир, пересчитывая мужиков по головам. Вроде все. А кто блажил? — бросился в чащу напролом, ухватив топор в руки.
Оттуда навстречу ему мужик, запутавшийся в портках. Лицо от страха перекошено, побледнело. Но уже пытается улыбаться.
— Ты чего, Савелий? — заикался и хохотал бригадир.
— Чего, чего? Не видишь? Припутала лярва! Я ж по нужде отскочил в кусты. А она там жила!
— Кто? — обступили мужики.
— Ведмедка!
— Сбежала? — спросил Николай.
— Ага! Издохла! Вон там, в кустах! Я как заблажил! Она ж малину жрала. Я и не увидел. Об меня споткнулась.
— Да ты что? Глухой или ослеп?
— В ее сторону не глядел. В другую был повернут. К ней — задницей. И не услышал. Ветер от меня на нее. Ведмедица переступила и мне лапой на всю жопу. Я с перепугу и заорал. Мало когтем подрала, чуть все всмятку не пустила.
— Она тебя за кучу приняла!
— Потому испугалась, что в жисть не видела, чтоб кучи человечьим голосом матерились!
— То мое счастье, что вонь мой родной запах отбила. Иначе заломала б. А так, сама сиганула в кусты. В деревьях башкой застряла. Там издохла.
— Пошли, мужики! Не пропадать же добру! Освежевать медведя надо. Мясо перенести. А тебе, Савелий, спасибо от всех! Охотничек ты наш! Кормилец! Почаще в чертолом бегай по нужде. Только яйцы в руках держи, чтоб ненароком тебе их не отдавила иль не откусила какая-нибудь лахудра, — пошел Алексей в чащу и по запаху нашел сдохшую медведицу, на радость бригаде и поварихе.
Спать легли уже в полночь. И, едва погас костерок, мужики услышали первый голос рыси. Она сидела где-то на верхушке дерева совсем неподалеку.
