Иначе вряд ли согласился б!
— О каком порохе мелешь? О чем Макарыч умолчал? — удивился Колька.
— О чем не протрепался? Ну, теперь уж мы далеко. Можно и сказать. Знай, Николай, работа наша и жизнь хуже собачьей. Это от чистого сердца говорю тебе — истинную правду. И Витька не даст сбрехать! Мы уж всякого натерпелись и навидались. Потому как именно мы — дальнобойщики — нынче самый лакомый кусок для рэкетиров — бандюг с большой дороги. Они останавливают фуры всякими путями. Перегораживая дорогу иль выйдя на проезжую часть. Им главное — попасть в кузов иль в кабину. А дальше дело техники. Поверь, они жалеть не умеют никого. Они знают, по этой магистрали фуры не бегают порожними. А любой товар — это деньги! За них они родную мать не пожалеют… Потому подбирать попутчиков теперь опасно. Не то время, не те люди!
— Да что могут сделать нам зеленые юнцы? Троим мужикам? — засомневался Николай. — Всю эту кодлу в минуту скрутим в штопор.
— Как раз! От крутых кулаком не отобьешься. У них «пушки». Они не только тебя размажут, а и покрышки продырявить могут. Потому сделал финт, вроде торможу, взять их хочу. А сам выключил габариты, чтоб не сориентировались, и по скоростям!
Николаю стало не по себе. Но все же спросил:
— А давно шоферишь на фуре?
— Шестой год, — ответил водитель.
Калягин вздохнул спокойно. Понял по-своему,
что мужики решили запугать или взять на «понял».
«Шесть лет — немало. Небось сколотил деньжат. И дальше не хочет конкурентов. Коли было бы плохо, ушел бы давно. А тут — в ночь поехали. Решили, что я слабак! Да только не на того нарвались», — усмехнулся про себя, откинулся па спинку сиденья, решил вздремнуть.
— А знаешь, почему мы ночью поехали? обратился к Кольке.
— Интересно. Скажи! — отозвался тог.
— Да потому, что днем еще опаснее ехать с таким грузом. Мало того, что звон бутылок в купоне издалека слышен, любой гаишник, проверив нас, всем своим сообщит, что везем. По рации. А среди гаишников тоже хватает всякой шелупени.
Едва Ленька сказал, впереди увидели синюю мигалку и двоих ребят в форме. Один из них потребовал остановить машину.
— Предъявите документы! — потребовал строго. Ленька толкнул в бок задремавшего Виктора.
— Что везем? — потребовали открыть груз.
— Вот путевой лист! В нем все указано!
Но гаишники тщательно проверили груз.
— Почему путевка выписана завтрашним днем?
— Не захотели ждать. Домой торопимся. Вот забросим груз по дороге и скорей к семьям. Устали!
— Придется подождать! Спешить нужно разумно, — сел в машину, включил рацию, долго с кем-то говорил, что-то выяснял. Потом вернулся к фуре, отдал документы водителю.
— Ну, на этот раз пронесло!
— А ты меньше трепись о гаишниках, когда сидишь за баранкой. А то они на помине, что черти на овине! — выругался Виктор.
— А когда в Тюмени будем?
— Это как повезет. Заранее не загадывай!
— Послушай, Лень, а почему ты ездишь без сменщика? — спросил Калягин.
— Не могу подыскать напарника. Все не то! С виду вроде нормальные мужики. А в дорогу с ними нельзя. В дальние рейсы не берем случайных. Почему? Сам поймешь, — и продолжил: — Знаешь, сколько исколесил? Если все посчитать, вокруг земли сотню витков намотал. Где только не был! Всюду носило. От Якутска до Мурманска! Всю Сибирь и Среднюю Азию, Белоруссию и Украину, даже на Кавказе побывал.
— А там что делал?
— Возил оборудование! На заводы! В контейнерах. Вот где дорога! За миллион зеленых не соглашусь ее повторить.
— А почему?
— Не хочу, уезжая из дома, оставлять завещание и со своими детьми, на всякий случай, прощаться навсегда.
— Ленька! Глянь, пацаненок на дороге голосует! Давай возьмем! — указал Николай на мальчишку лет десяти, одиноко торчавшего у обочины.
— Расскажи ему, Вить! — проехал водитель
мимо мальчонки, озябшего вконец.
— С месяц назад это случилось. Ехали мы из Калуги в Москву. Везли масло. В ящиках. И вот как-то под вечер, не доезжая до какого-то поселка, видим девчонку лет тринадцати. Голосовала она. До поселка километра три. А девчонка в легкой куртке. Сжалились. Ребенок. Решили взять, подбросить. А уже темно было. Остановились. Взяли. Едем. Девка спасибами сыпет. А я слышу, вроде в кузове кто-то шуршит. Остановил. Глядь, а там свора пацанов ящики с маслом на дорогу выкидывают в авральном порядке. Я заорал. Они на меня кагалом налетели, сшибли с ног. И если бы не Ленька, порвали б на куски. Тот с «разлукой» подоспел. Разогнал. Кое-кого всерьез задел. Вышвырнули ту девку, поехали масло собирать. И чтоб ты думал, больше двух десятков ящиков успели сбросить. Но, главное, как успели залезть? С тех пор не подбираем малолеток. Никому не верим, — отвернулся экспедитор, вздохнув, и добавил: — Это раньше можно было всех жалеть. Теперь только самого себя.
Николаю после услышанного спать расхотелось. Его знобило от рассказа.
«Дети промышляют разбоем и воровством уже открыто, на дорогах? Чего ждать от остальных?»
— Знаешь, Николай, мы не только на себе испытали немало, говоря с такими же, как сами, такое слышали, что в дорогу как на войну собираемся. Раньше брали инструмент, необходимый для срочного ремонта, запчасти, чтоб на случай чего среди дороги ночью не остаться. Теперь того хуже. Без «пушки» не выедешь, без «разлуки» из машины не вылезешь. Иначе головой рискуешь! Народ разбоем промышляет. Причем не смотрят, на кого прут. Чужого иль своего соседа. Случалось, даже родственников грабили за навар. Пока найдут, возьмут, накажут, проходят годы!
— Да кто теперь ищет рэкетиров? Кому охота по родной шее получить? Вот и осторожничают и менты, и прокуратура. Не хотят в пекло головой лезть. Зачем? От того зарплату не прибавят. А она у них смешная. Да и ту платят, как в детской песне поют — только раз в году! — рассмеялся экспедитор.
— Ты не поверишь, вот у нас с Витькой случай был. Ехали мы из Калининграда в Орел. Везли бумагу для типографии в больших рулонах. Импортную. Только выехали — нас остановили лягавые и спрашивают: «Что везете?» Мы им показали груз. А они в ответ:
«Нашли с чем мотаться по нашим дорогам! Тряхнуть нечего! Иль ничего путное не нашли? Иль последнее забрали? Гоните на бутылку добровольно!» — За что? — спросили мы. «А потому как холодно и жрать охота!» — Мы заупрямились. Оно и немудрено. Весь путь впереди. Ну, как начнут на каждом посту щипать по бутылке. И поперли на рожон. Зря, конечно. Себе дешевле было б отдать тихо. А тут свалка получилась. Их трое, нас двое.
Махались круто. Сколько машин прошло, никто не остановился. Уж не знаю, как они, а мы еле дотянули до Орла. Все в синяках и в шишках. Две недели в себя приходили. Хорошо, что не в Калининграде живем. Иначе вернуться живыми через тот милицейский пост нечего было и мечтать.
— Все так! Да и умеют ли лягавые что-нибудь, кроме как души выколачивать? — вспомнилось Николаю и свое.
— Мне вот уже пятый год зудит баба моя, мол, уходи ты с этой проклятой работы! Всякий раз боюсь за тебя, каким вернешься? С цветами или в цветах? А я ей в ответ, что в другом месте столько не заработаю. А жить как? Дети растут! А с ними и расходы! То сыну радиоцентр, то дочке джинсовый костюм! Да и жене отказывать ни в чем неохота. Она вон телевизор недавно купила — на всю стенку величиной. Полугодовую зарплату вломила в него. Я чуть не офонарел. Зато теперь все домашние кайфуют. Довольны. А я вкалываю. Мне не до жиру.
— Моя не легче отмочила. Я копил себе на колеса. А тут возвращаюсь домой, баба меня с порога
