Он не привык к таким знакам внимания и, увидев новую бабу, густо покраснел, спросил срывающимся голосом:
— Вы что себе позволяете?
Дружный смех больных стал ответом.
— Заклеить тебя хочу! Иль не допер? Чего топчешься да время теряешь? Пошли! Я покажу, где у баб чего имеется! Ну, шустрей!
Подошла к Ивану, схватила за локоть. Врач сконфуженно вырывал руку, оглядывался по сторонам.
— Вера! Отпусти человека. Он доктор. Удели лучше мне внимание, — подошел Бронников.
Девка оглянулась и сказала, сморщившись:
— Вообще ты откуда взялся, лысая жопа, тухлый горшок? Гля на себя в зеркало, облезлое чмо, чего прикипаешься, гнилушка? Какого внимания захотел? Этого, что ли? — хлопнула себя ниже живота и рассмеялась зло, презрительно.
— Я кому сказал? А ну живо в кабинет!
Санитар схватил Верку за плечо и словно игрушку повернул лицом к входной двери. Верка, увидев санитара — громадного мужика, даже обрадовалась:
— С тобой хоть за угол, хоть на край света…
— Давай шурши, ишь размечталась, скороспелка.
Завел девку в коридор и, втащив в кабинет Бронникова, спросил главврача:
— Мне подстраховать на всяк поганый случай?
— Думаю, не стоит, — ответил коротко, но дверь оставил приоткрытой. — Присядь, — предложил девке. Та встала у окна, из него хорошо был виден мужской корпус.
— О! Да тут хахалей тьма! Скучать некогда! Гля, какие козлы носятся! Здоровенные, черти! Ночами холодно не будет! — смеялась Верка, словно забыв о Бронникове.
— Зря обрадовалась. Туда тебе дороги нет. Эти люди — больные. Душевнобольные! Поняла? К ним не пустят.
— А я не собираюсь проситься. Сама возникну. У них душа больная. Мне не она нужна. То, что меж ног растет. Это у всех здоровое. Даже не переживай. Было б желание!
— Откуда оно у тебя? Почему бросаешься на каждого встречного? Зачем себя теряешь?
— Во ханурик! Чего мозги сушишь? Живем всего один раз! А ты меня моралями поливаешь! Чего они стоят? Все мы одинаково на том свете будем. Потому не хочу недобора! Жить надо на всю катушку! Слышь, ты, гнилая колода?
— Ты считаешь, что живешь красиво?
— А мне плевать. Я живу с кайфом!
— Ну а если этот кайф смеется тебе в лицо и спину? Не считает женщиной, лишь помойкой, куда можно высморкаться, справить похоть, сплюнуть. Неужель тебе не обидно?
— С чего? Да мне забить, что про меня вслед брехнут. Я свое получила, вот это главное!
— Но какой ценой? Ценой своего имени. Не дороговато ли? Чего стоит твоя похоть в сравнении с потерянным?
— Что посеяно, то уже не очистить, — заметила с грустью.
— Ты еще жить не начала. В твоем возрасте вовсе не поздно исправить все и начать заново! Главное — захотеть!
— А я всегда хочу! — ухмылялась Верка и пускала слюни, разглядывая мужиков, уставившихся на нее из окна соседнего корпуса.
— Во, крендель плешатый, глянь, какой ферт, своего змея показывает мне! Ишь, гладит лысую макушку, знать, давно с бабой не был. Уж погоди, доберусь до тебя, шизик недоношенный! — указывала Верка на мужика, раскорячившегося в окне. Тот, приспустив штаны, и впрямь показывал ей непристойное, звал.
— Тьфу, козел! И как почуял? — удивлялся Юрий Гаврилович.
— А чё ему? У него тыква ничем не засорена. Живет желаниями, о них думает, — усмехнулась Верка, разглядывая во все глаза столпившихся у окна мужиков.
«Как мухи на говно слетелись», — подумал Бронников брезгливо. А Верка не могла оторваться от окна.
— Отойди! Кончай дразнить зверинец! — Увидел врач, что девка уже оголила грудь и показывает мужикам. Те заходятся от похоти. На внутренней решетке трое повисли. Все, как один, с приспущенными портками. — Ну и цирк! Не больница — зоопарк! — с досадой проговорил он и велел санитарам по телефону снять больных с окна.
С Веркой он решил поговорить.
— Давно с мужиками путаешься? — спросил он ее нарочито грубо.
— Какое тебе дело? — прищурилась насмешливо.
— Оно и верно. Не вернуть то время, и тебя, видно, ничто не исправит. А жаль! Совсем еще молодая, красивая девчонка, но что натворила с собой, распутница!
— А какое кому дело до меня?
— Да пойми, о тебе беспокоятся — значит, любят…
— И кто ж это? — загорелись огни в глазах.
— Дядька твой, Леонид Петрович, о тебе просил. А мы с ним со студенчества знакомы, дружим много лет. Хороший он человек…
— Хороший? Ты бы знал, как дядька бил меня. Я на пол упала, а он ногами пинал и орал: «Чтоб ты сдохла, курва!»
— За что так получила от него?
— Мамка натрепалась, он и сорвался, наехал, чуть, в натуре, не сдохла.
— Верно, увидели тебя с кем-то?
— Эх вы, дядя! Да что вы знаете? Только себя видите и слышите. Забываете, что сами стареете. Придет время вашей беспомощности. А мы пусть и дурные, но окрепнем. Одна беда останется — меж нами никогда не зарастет пропасть ненависти, которую вы выкопали сегодня своими руками.
— Ты о чем?
— Мои уже сегодня жалуются, что я их не уважаю, позорю! А за что любить, скажите? Ведь смалу, кроме колотушек и мата, ничего не знала. Отец с восьми лет в сучках держит. Зато собаку, паскудную падлу, дочкой зовет. Ее любят, меня клянут.
— А с чего пошло? Отчего так изменились к тебе?
— Разве дядя Леня не сказал?
— Нет. Он попросил помочь.
— Значит, и ему умолчали.
— О чем?
— Не могу… Это слишком больно. Не хочу о том! — Слезинки побежали по ее щекам.
— Девочка наша, доченька, пересиль себя, расскажи. Я помочь хочу тебе. Может, в том, что ты скрываешь, и кроется ключ к разгадке?
Вера, тяжело вздохнув, запахнула халат. Глянула на окно напротив. Там никого. Санитары посрывали мужиков с окна, и девка подошла к столу, села напротив Юрия Гавриловича.
— А что это за врач у вас здесь завалялся, что не захотел со мной знакомиться?
— Он хороший доктор. Тебе не стоит на него обижаться. Да и посдержанней будь в своих проявлениях. Не все приемлют грубости.
— Мужиков надо с лету хватать! — хохотнула девка.
— Расскажи о себе сама. С чего началось? Почему по рукам пошла?
— Я по рукам? Ну, это слишком! Тогда совсем ничего не понимала. Девять лет было всего. Не понимала, чем от мальчишек отличаюсь. А Толяну уже пятнадцать исполнилось.
— Кто этот Толян?
— Отец мой дважды женат. Так вот Толик от первой жены. Он с ней отдельно жил, пока я совсем маленькой была. А потом, когда в третий класс пошла, его к нам родители взяли насовсем. Чтоб с уроками
