немного нужно, чтоб запела рядом родная душа.
— Эх, девчонки, неужели мы никогда больше вот так не встретимся и не увидимся? — навернулись слезы на глазах Анжелки.
— С чего это ты взяла?
— Да если мы захотим, хоть каждый месяц видеться сможем!
— А мне кажется, что не увидимся! — устало села на койку Анжелка.
— Да ты чего сопливишься? Ведь завтра мы уже совсем самостоятельными станем! — взвизгнула Маринка.
— Вот чума рогатая! Можно подумать, что тебя на блядки родня водила за руку, а не сама ходила. Ты уж давно самостоятельная и никто тебя не удерживал. Жаль, что так быстро все случилось! — вздохнула Даша.
— Ну, индюшки! Чего распустили сопли? Лучше в счета гляньте, на чемоданы! В своем захолустье никогда не купили б столько шмоток и не имели б на сберкнижках. Там и не заработать мудрено.
— Ладно хныкать, — оборвала Маринка и предложила:
— Давайте спрыснем наше прощанье!
До самого рассвета просидели девчата за столом. О чем-то вспоминали, смеялись и плакали. А утром заказали такси и коротко попрощались с Катей.
— Простите нас, если где-то не правы были, — подошла Дарья последней, ткнулась головой в плечо и, спешно поцеловав в щеку, заскочила в машину.
Уехала и Маринка, как-то сложится жизнь у девчат. Женщине каждую жаль, ко всем привыкла. Понятно, что осталась еще одна. Но Сюзана неделями не появляется дома. Бывало, что месяцами не показывалась. А возвращалась усталая, изможденная. Как изменилась она за это время! Пышные кудри девчонки превратились в жидкие сосульки. Глаза и губы выцвели. Лицо посерело. Куда делся тот белокурый ангел? Девка стала похожа на муху, едва успевшую улететь от протравленной помойки. Изменилась даже улыбка. Она уже не притягивала к себе взгляд и Катя, увидев Сюзану вернувшуюся с очередной попойки, посочувствовала:
— Ты б отдохнула хоть немного. Глянь, на кого похожа стала, как чума с погоста. На тебя не только мужики перестанут смотреть, собаки брехать откажутся. Два мосла и горсть соплей, вот что от тебя осталось. Нынче любая дешевка из подворотни лучше тебя смотрится. Иди отоспись, — посоветовала девке, та молча послушалась, легла в постель и проспала двое суток, вставала лишь в туалет, а потом валилась в постель заново и даже поесть не встала ни разу.
— Ну и чмо! Во оттянулась, будто с батальоном переночевала, — смеялся Михаил, заглянув в комнату Но на третий день девка исчезла. Ей кто-то позвонил. Сюзана отозвалась весело. Но после первых слов звонившего сникла, съежилась, побледнела и сказала тихо:
— Не может быть…
Говоривший возмутился и заорал так, что казалось, телефон развалится в куски:
— Ладно! Не базарь! Не наезжай танком. Это еще не доказано. Может, вовсе не я виновата!.. — выпала чашка из руки и звенькнув, разлетелась у ног в осколки.
Катя заметила, как побледнела Сюзана, как задрожали ее руки, и голос стал пронзительным, визгливым:
— Не надрывайся, Яшка! Я не знаю его, никогда с ним не была. Стемнил он все! Пусть не мутит меня! Я с такими не оттягиваюсь! Ну и что, если он крутой! Плевала! Для меня он шпана, перхоть! Да не заходись! Уточни, потом рви жопу. Моя при том останется целой…
Сюзанка после разговора долго сидела в задумчивости. Катя ждала, что девка сама все расскажет, объяснит. Но та молчала.
— Что там случилось? Кто грозит тебе и за что? — не выдержала Катя.
— Косой наехал. Прикалывается, что я с его кентом закадрила. А зачем мне нужны халявщики? Я с ними дел не имею.
— Ты мне не крути! За что тебе обещают порвать жопу? — нахмурилась Катя.
— Я же сказала, Яшка пасет меня. Не хочет, чтоб с другими флиртовала. А мне с ним скучно. Что толку с кастрата? Он несчастный, а я причем? — вспыхнула Сюзанка и, выскочив из кухни, стала спешно куда-то собираться.
Помывшаяся, отоспавшаяся, она посвежела и выглядела куда как лучше. Одевшись в легкий костюм и босоножки, прихватив сумочку, девка выскочила на улицу, не сказав Кате, куда она ушла и к кому. А через час в двери позвонили. Катя открыла и невольно отшатнулась испугавшись. Перед нею стоял пожилой мужик. Лицо землистое, глаза запавшие, по лбу и щекам пот ручьями льет. В руке топор.
— Вам кого?
— Суку твою, бешеную! Где она? — отодвинул Катю, вошел в квартиру, заглянул в спальню, в комнату Сюзаны и спросил хрипло:
— Где она?
— Кто?
— Сюзана! Где прячешь потаскуху?
— Зачем мне прятать? Сам видишь, нет ее! — брала себя в руки Катя. Но человек не веря прошел на кухню, заглянул в туалет и ванну, зло матерясь остановился перед Катей:
— Я ее здесь подожду! Давно она смылась?
— С час как ушла…
— Жаль, надо было мне поспешить, — сел напротив и закурил.
— Что случилось? Зачем вам нужна девка?
— Убивать ее буду, понимаешь? Беду она принесла моей семье. Я из-за нее сына чуть не потерял, — подскочил и зашагал по кухне нервно, пружинисто.
— А что с сыном стряслось? — спросила Катя.
— Ты кто этой суке? Мать или бабка? Говори!
— Квартирантка она. Совсем чужая…
— Зачем суку пустила? Иль хороших людей не нашла?
— А у кого на лбу печать стоит. Откуда знаю? У меня не одна она жила. Все закончили колледж и разъехались. Этой еще год учиться.
— Не дам! Убью потаскуху!
— За что?
— Сына моего заразила твоя шлюха! — крикнул мужик надрывно:
— Сифилисом заразила, блядища! А он беременную жену! Теперь что с ребенком будет? Врачи знаешь, что сказали?
— А зачем он при жене на чужую бабу лез, ему своей мало? — вспыхнула Катя.
— Молчи, женщина! Тебе уже не добавить. Сын, когда понял, в петлю влез!
— Так сифилис лечится! — всплеснула руками баба.
— У взрослых. А вот ребенок не выживет, так сказали доктора. Да и позора сколько на наши головы! Родители уже забрали невестку из нашего дома, развод делают, прокляли мою семью, всех до единого.
— Ты сына успел спасти?
— Брат из петли вытащил. Откачал его, а он обещает ножом себя кончить. Не может в позоре жить. А и семья развалилась. Зачем эта проститутка попалась на его пути? Все мы имеем женщин, особо когда жены беременны, но почему именно мой сын поймал сифилис и получил столько бед? — стонал мужик
— Такой же как твой ее заразил. Она, видно, и не знала. Иначе сказала б, легла б в больницу, не нарочно заразила!
— Защищаешь курву? Наверно, хорошо она тебе платила, если выгораживаешь подстилку вот так?
— Чужая она мне. И платила не больше других. Сам знаешь, теперь родным детям не укажешь, ничего слушать не хотят. Чужого ребенка и подавно не удержишь. Что им мой совет, своею головой живут. Я для них никто, — вздохнула Катя.
— Я своего сына чуть не потерял. За него убью эту лярву, не дам ей дышать!
— Ну и сядешь в тюрьму до конца жизни. А ведь в семье ты нужнее! Кто удержит теперь сына от
