Утро без рассвета. Камчатка

Ветврача не было.

—

А кто его к собакам пустил?

—

Охрана. Они ему верили. Знали — не навредит. И правильно верили. Заболела как-то Пурга. Овчарка. Простыла. А он выходил. Чума началась в овчарне. Он всех спас. До единой. А людей… Счету нет…

—

А «мушку» ему за что поставили? — спросил Яровой.

—

Серед зэков всякие есть. Иной за доброе ножом платит. За то, что спас. Вот я кормлю их. А тоже драться приходилось. И знаете за что? За чай, за хлеб — чтоб не воровали. Добро бы от нужды да впрок! А то чифирят. Или на хлеб в карты играли! Это ж разве по-людски? Таких и я бивал, и Авангард их недолюбливал. А разве неправ? Авангарда все вольные любили. И на то у нас свои причины были, свои основания. Он не воровал нигде и ни у кого, не чифирил, в карты не играл, педерастом не был, ни у кого ничего не отнимал. Не симулировал. Работал. В «бузе», в драке никогда не участвовал, н

e

любил споров, ругани.

—

Так все же за что его не любили в зоне?

—

Случилось так, что зэки

трой

ной одеколон раздобыли. Ну и нажрались. И отравились. Желудки спалили. Семь человек. А тут пурга. Врач из поселка добраться не может. Эти — с минуты на минуту сдохнут. Ну, Бондарев Авангарда вызвал. Тот мужиков осмотрел. Сказал Игорю в чем дело. Тот попросил спасти. Выходил их Авангард. Всех. Три ночи над ними не спал. А Бондарев шмон устроил, нашел одеколон. Виновных наказал. А когда те мужики из больницы вышли, подвесили Авангарда за ноги на перекладине. За предательство. Вот так-то. Он тогда чуть не умер. За свое добро. Он их спас. А они! Ведь должен он был ответить Игорю, что с ними. К тому же врать не умел. Он после того случая с неделю среди собак жил. У них. Они его куда больше зэков понимали и любили. И он их. Гоже. Овчарки ему единой отрадой были, утешением его. За себя и за людей душу его грели. Иду я как-то мимо, а он с ними, как с людями говорит. Да так сердечно! Словно и не охраняют они его. Навроде они и не собаки, а люди. Собачатниками он бараки считал. Там была жестокость. А здесь— понимание полное. Дружба. Ведьпожелай он сбежать, — овчарки первые и помогли бы ему в этом. И дорогу бы ему указали. Но только бежать он не думал. И все мы это знали. Некуда и не к кому. А и было бы — не сбежал. Не такой он человек.

—

И кто был его особым недоброжелателем?

—

Его же друзья, — ответил повар.

—

Почему так?

—

Они все, кроме него, продажные были.

—

Расскажите, что вам известно.

—

Да были у него эти дружки. В глаза — преданнее их нет, а за спиной, в бараках, всякое про него болтали. И дружили из выгоды. За его пайку. Он ею не дорожил. А чтоб еще одну получить — «бугру» на него капали. В этот же день.

—

И кто же это?

—

Дружки-то?

—

Да.

—

Их хватало.

—

Ну, самые заметные.

—

Они все такие.

—

Ну, кто убить мог? — уточнил Яровой.

—

И такой был один.

—

Расскажите.

—

Он особо выделялся.

—

Как его кличка, имя? — спросил Яровой.

—

Трубочист его кличка. Он налетчиком раньше был. Подлый до крайности. Присосался он и к Авангарду. Хотя общего у них ничего не было. Поначалу Трубочист называл себя опекуном Скальпа. Но потом над этим все смеяться стали. Больно опекун из него плохой. Авангарда, как появился у него Трубочист, только чаще обижать стали. А Трубочист даже ни разу не вступился. Вот так. А поскольку Авангарда нередко видели у Бондарева, Трубочист все выпытывал, о чем начальник спрашивал. И бежал докладывать зэкам. За пайку. За нее и убить мог.

—

Давно он освободился?

—

Не знаю.

—

Архивы на него есть? — повернулся Яровой к начальнику лагеря.

—

Да.

—

Так я о нем и так многое знаю, — выпалил повар.

—

Куда он мог вернуться после освобождения? — спросил его Яровой.

—

Это на Камчатке известно. Трубочиста Игорь туда отправил.

—

За что?

—

На Авангарда покушался. С ножом. За деньги его купили. Вот гак. Сколько дали — не знаю. Но только он хотел убить. Денег у него не нашли. Но слово он дал. А за обман его самого убить могут. За то, что работу не сделал.

—

Откуда этот Трубочист родом, не знаете?

—

Нет. Понятия не имею.

—

А за что с Евдокимовым тогда хотели разделаться?

—

Говорили навроде одного педераста выдал. «Подружку» «бугра».

—

Как именно?

—

Она не работала. Сачковала. А начальству жаловалась на геморрой. Авангард и сказал Игорю, какой геморрой у него завелся. Гот «подружку» в шизо на неделю упрятал. «Бугор» и подкупил Трубочиста. Мол, убей.

—

А «бугор» тот кто?

—

Клещ.

—

Опять Клещ?

—

Тоже на Камчатке, — сказал повар.

—

В одном лагере, наверное, были, — вслух подумал Яровой.

—

Нет. Игорь их разлучил.

—

А вы как знаете?

—

От зэков. Они все говорят мне. На сытый желудок язык слабей становится.

—

И что же говорили? — заинтересовался Яровой.

—

Клещ в Усть-Камчатске. Писал он оттуда.

—

Что писал? Кому?

—

«Президенту» бывшему, Касатке. О чем — никто не знает. Л у него на Авангарда еще какие-то другие обиды были… А Трубочист — в Петропавловске-на-Камчатке. Там он отбывал свое.

—

Сам разве не мог убить Авангарда?

—

Клещ?

—

Да.

—

Пытался. Но Бондарев опередил. Всех. Выпроводил с дополнительными сроками. Наверное, ждали, когда Авангард освободится. И дождались, — вздохнул Лопатин.

—

А Трубочист писал сюда? Кому-нибудь? — спросил повара Яровой.

—

Не слышал.

—

Евдокимов о подкупе знал?

—

Игорь должен был сказать.

—

А еще кого-нибудь мог Клещ подкупить?

—

Да. Для надежности.

—

Но Клещ уже на Камчатке был.