дальше. Поселенец взялся за полотенце.
— Давай!
Снова вдох. Теленок вышел на сантиметр. Еще вдох — еще немного. Вовка гладит корову, подбадривает ее.
— Ну! Еще немного. Еще!
Корова вдохнула глубоко. И теленок, вытащенный Вовкой, теплым комком лег на руки. Зафыркал, слизь из ноздрей полетела.
— Подожди. Это я сам сделаю. А ну! Дай сюда свою нюхалку, — обтирал мокрого, дрожащего теленка скотник.
Корова смотрела на него благодарными глазами. Нежно оглядывала теленка.
— Хорош! Хорош! Ишь какой шустрый! Смотри! Весь в тебя! — смеялся Трубочист. И только отнес теленка, увидел, что пришла сама Валька.
Володька знал, что у нее вот-вот начнет телиться вторая первотелка. Но решил не помогать. Пусть сама управляется. Сама. Без помощников. Он уже хотел идти домой. Но глянув на настольные часы, сплюнул. Пять утра. Нет смысла уходить. Через час снова на работу. Надо вздремнуть этот часок. Хоть немного отдохнут ноги и руки.
Вовка прилег за кормушками на пахучей копне сена. Закрыл глаза. И снова этот Скальп. Он всегда появляется, когда Трубочист устал и еле держится на ногах. Вот и теперь. Ишь как вышагивает. В новом костюме, в белой рубашке, но почему у него вместо галстука коровье место? Что это? Вовке жутко становится. Может показалось? Да нет. Вон и пуповина вокруг шеи обвилась. И лицо у Скальпа синее, как у задушенного.
— Допрыгался, курва! Скольких из-за тебя в бараках душили! Л вот теперь и ты попался. Сам! Ну что?
Но Скальп вдруг делает усилие. Еще одно. Пытается сорвать липучую петлю. Смотрит на Вовку. Зовет его. Кричит:
— Помоги!
— Иди-ка ты! — отталкивает Трубочист его руки.
— Помоги!
— Я тебе!
— Ты же должен мне помочь!
— Ах, сука! — просыпается Вовка, и ничего не понимая, смотрит на плачущую Торшиху. Это она звала его голосом Скальпа. А может…
— Помоги! — ревет баба.
— Чего тебе?
— Телок задом идет.
— Весь в тебя! К людям ты задом шла. Коровы и телки твой норов переняли.
— Сама научила, сама и управляйся, — отвернулся поселенец.
— Я не могу.
— Я
— Ну почему? Другим помогаешь!
— Я не обязан. А другие — не ты!
— Не для себя прошу.
— Твои коровы.
— И твои.
— Ты за отелы получаешь. Ты доярка, вот и работай. Хватит, что одного у твоей принял!
— Сил у меня нет. Корова пропадет. Она-то при
— А я при чем? Зови ветврача!
— Не успею.
— Тьфу, курица! — сплюнул Вовка и глянул на часы. Всего десять минут спал. Он тяжело встает.
— Пошли, — кинул через плечо Торшихе.
Та послушной собакой шла сзади. Боялась громко дышать, чтоб не передумал, не повернул назад.
Володька долго тащил теленка. Корова билась. Мешала, норовила удерживающую ее доярку рогом ткнуть. Та умело уклонялась. Лишь к шести утра измученный скотник принял телка. И, вернувшись на ферму, принялся за свою нудную, каждодневную работу. Сегодня на ночь не предвиделось отелов. А значит, можно будет хорошо выспаться после работы.
Покуда чистил стойла, раздавая корм, замечал на себе взгляды Торшихи. Какие-то необычные. Совсем иные, чем прежде. В них не было зла. Она будто впервые его увидела. И глядела на поселенца задумчиво.
— Чего вылупилась? — оборвал он ее, подойдя поближе. Но не громко, чтоб другие доярки не подняли Вальку насмех.
Та молча голову опустила. Покраснела. Это понравилось Володьке. И он, разнося подстилку ее коровам, вроде невзначай хлопнул Торшиху по заду. Та снова смолчала.
«Может и посмелее можно? — подумал Трубочист и, подойдя вплотную, прижал Вальку к стенке. Та смотрела на него растерянно.
— Когда сама телиться станешь, в кумовья зови! Или в повитухи.
— Иди ты! — брызнули слезы.
— Чего? Иль боишься, что не справлюсь?
Валька вырвалась из-под руки.
— Ну и хрен с тобой, — усмехнулся Трубочист.
Вечером он, возвращаясь с работы, зашел в магазин, И, купив еды на ужин, шел домой торопливо. Едва вошел в комнатушку, сразу печь затопил. Разделся. И, сварив ужин, сел к столу.
Вспомнил трудную неделю. Решил самого себя за нее вознаградить. И, откупорив бутылку, всю до дна выпил залпом. Не переводя дыхания, без остановки. А поев, решил спать лечь. Хоть и немного времени, все ж вставать рано. Надо выспаться, чтоб не опоздать утром. И только хотел выключить свет — в дверь постучались.
— Кто?
— Открой, — услышал он бабий голос и, немало удивленный, открыл дверь.
— Ты уже спишь? — вошла Торшиха.
— Собираюсь. Но раз пришла, погожу.
— Я не хотела мешать.
— Ладно ты, помеха! Раздевайся, — схватил ее Вовка. Она молчала.
— Ты в гости, или как? — смеялся он.
— Не знаю. Сама не знаю, зачем пришла.
Он снял с нее платок, пальто.
— Иди! — подтолкнул к койке.
— Так сразу?
— А что? Уговаривать?
— Я не за тем, — опешила Торшиха.
— А зачем?
— Просто. Посмотреть, как живешь.
— Потом посмотришь. Успеешь, — схватил он ее продрогшую, онемевшую от неожиданности.
— Потом смеяться будешь, — отталкивала она.
— Дура! Кто над этим смеется?
— Я просто! Просто так.
Но Володька не слышал ничего. Пришла. Сама. А он что — дурак? Не сделай свое — она ж его на все село осмеет. А пришла — получай! Он не звал.
Валька будто онемела. Лежала молча, тихо. Поселенец забылся вскоре. Надоело молчать. Уснул, отвернувшись к стене. Она начала всхлипывать. А он храпел. И не слышал. Потом она ушла. А он,
