Утро без рассвета. Сахалин

На почте Яровой уже узнал, что на имя Владимира не поступило ничего; не только писем или телеграмм, но даже какой-нибудь открытки. Узнал, что с вклада Журавлева снята сумма точно такая же, как и у Мухи. Но переводов Трубочист никому не отправлял. Ни с кем не поддерживал связи за пределами Ноглик. На телефонной станции Яровой уточнил, что ни один из поселенцев не заказывал междугородний разговор и их никто не вызывал с материка.

Уточнил и то, что даже по праздникам никто из троих не посылал никому поздравительных телеграмм.

Узнал, что Клещу от одесситки письма приходили один-два раза в месяц, а в последнее время их не стало. Да и он не отправлял ей больше писем.

БОЛЕЗНЬ — ЕГО УБЕЖИЩЕ

Следователь шел к складу, где работал Владимир, решив провести разговор тонко, осторожно.

Журавлев, завидев Ярового, сник, съежился. Смотрел затравленно, словно не знал — куда ему деться от глаз Аркадия. Куда спрятаться.

—

Давай поговорим, Володя, — предложил Яровой Журавлеву. Гот послушно сел. Безвольно опустил руки.

—

Как ты себя чувствуешь? — спросил следователь.

—

Ничего. Терпимо.

—

Где живешь теперь?

—

В общежитии.

—

Как зарабатываешь?

—

Не жалуюсь.

—

С родственниками не поддерживаешь отношений?

—

Нет.

—

И не помогаешь никому?

—

Они не нуждаются в моей помощи. Считают, что сдох я где-нибудь.

—

А ты объявиться не захотел. Так?

—

К чему? Мертвым лучше не воскресать, — опустил голову Володька.

—

Так и ничего не знаешь о родственниках?

—

Нет.

—

А друзья у тебя имеются?

—

Какие? — усмехнулся Трубочист.

—

Обычные, как у всех.

—

Откуда у бабушки деньги? Кенты? Так и они лишь в прошлом.' С меня хватит. Были и не стало. Никого не стало.

—

Скажи-ка мне, а жизнь здесь дорогая? — поинтересовался Яровой, вроде бы между прочим.

—

В Ногликах-то?

—

Да. Здесь.

—

Не сказал бы я этого. Конечно, смотря кто как живет. Все по доходу, вернее — по заработку. А одному тут не на что особо тратить. Поесть— консервы, да рыба, а на это много не потратишь. На одежду? Так и она ни к чему. Куда ходить? С работы — поздно возвращаюсь. На работу — рано бегу. Обхожусь спецовкой. А она — даровая. Государственная.

—

Значит, все деньги на книжку идут? — продолжил Аркадий.

—

Куда ж еще? Не держать же в кармане. Пусть лежат на вкладе.

—

Верно решил. Так все ж спокойнее, — поддержал Яровой.

—

Хватит, была одна оплошка, — вздохнул

Вовка.

—

И много ли накопил? — направлял Аркадий разговор.

—

Да как вам сказать, мне — так и неплохо.

—

Конечно, если даже высчитать стоимость питания в два раза больше, чем ты назвал, у тебя за эти годы должно скопиться не менее как…

—

А зачем вам нужен этот подсчет? — перебил Вовка.

—

Да нет, я по теме. А разве я ошибся? — неподдельно удивился следователь.

—

Ошибся — не ошибся, вклад-то мой. Там каждая копейка честно заработана. Трудом! Моим.

—

А я и не сомневаюсь.

—

Зачем тогда считать? — нервничал Во

в

ка.

—

Ради интереса. Хотел узнать, не ошибся ли я в теме.

—

А зачем она вам? — насторожился Вовка.

—

Мне? Я же

сказал.

—

Вы так просто не спрашиваете?

—

А ты чего испугался?

—

Мне уже нечего бояться, — опустил плечи Вовка. С чего же всполошился?

—

Скажите, следователь, а это правда, что вы мою телогрейку нашли?

—

Нашел. Остатки от телогрейки. Вот все, что ты в нее прятал — сохранилось. Будто только что положил. И деньги, и драгоценности, — все.

—

А где нашли?

—

Вниз по течению реки. Километрах в шести от того места, где она была выброшена. Кстати, тебе Емельяныч со сторожем приветы передавали. Помнят тебя. По-доброму. Просили, чтоб написал ты им. Как живешь, куда собираешься? Емельяныч особо просил тебя написать ему.

—

Это мне понятно. А вот вы чего хотите от меня? — не выдержал Вовка.

—

А ты сам разве не догадываешься?

—

Нет.

—

Ну, скажи мне, куда делись пять тысяч с твоего вклада? Ведь сам говоришь, тратить некуда, проживаешь мало? А куда деньги дел?

—

Это — мое дело! — вмиг подобрался Вовка. И, повернувшись лицом к Яровому, сказал запальчиво: — Любовнице подарил!

—

Кто она?

—

Баба.

—

Это и так понятно. Где живет?

—

На земле.

—

Послушай, ты не кипятись. Я достаточно знаю о тебе. Человек, который заболел из-за потери денег, никогда не подарит какой-нибудь бабенке такую сумму. Ведь ты в Соболево каждый трояк берег, каждый рубль считал.