Утро без рассвета. Сахалин

—

Так деньги-то я снял здесь? Причем же тут Соболево?

—

Все взаимосвязано.

—

А что связано? — побледнел Володька.

—

Куда деньги-то дел? — посуровел следователь.

—

Потерял.

—

Такие, как ты — вторично теряя — не выживают.

—

Поумнел. Потеря денег— это еще не потеря жизни. Не стал переживать. Разучился, — отвернулся Вовка.

—

Что ж. Дело твое. Но теперешнее молчание не в твою пользу, Журавлев.

—

А мне уже ни в чем пользы не искать.

—

Клещу деньги отдал, или вместе ездили? — спросил Яровой Трубочиста.

—

Куда?

—

В Ереван?

—

Зачем?

—

Вам виднее. Зачем же тебе здесь могли понадобиться деньги? Да еще накануне смерти Авангарда Евдокимова?

— Я ни при чем! Я не виноват! — посерел Вовка и, пошатнувшись, упал на землю. Лицом в грязь.

Следователь сбегал на проходную, попросил вызвать врача, а сам вскоре вернулся к Журавлеву.

—

Падлы! Не трожьте! — кричал Володька корчась. Глаза его были плотно закрыты. Яровой стоял молча. Слушал. С нетерпением смотрел на часы, ждал врача.

—

Я — на «шухере»

[4]

! А он там один? — говорил с кем-то Журавлев. Яровой прислушался внимательнее.

—

Гиен боюсь. Засыплет всех! — шептали губы Вовки.

—

Муха! Я не заложу!

[5]

Муха! — все еще сжимался в комок Трубочист.

В это время Яровой увидел врача, спешившего к ним.

—

Опять приступ? — спросила она.

—

Да. Внезапно.

—

Что это творится? Как вы с ним начинаете говорить, так у него приступ!

—

Я встречаюсь с ним второй раз.

—

Вот именно. И оба раза приступами закончили.

—

Серьезный разговор…

—

Пощадите вы его. Он же и так у нас на контроле. Нервы никуда не годятся. Только на уколах держится. Три раза в неделю колем его в больнице.

—

Администрация порта об этом знает?

—

А как же? — удивилась врач.

—

И сколько времени у вас отнимают процедуры?

—

Минут по пятнадцать, — ответила врач.

—

После этого он сразу приступает к работе?

—

Этого я не знаю. Мы его не провожаем. А вообще рекомендуем после процедуры с полчаса, с час отдохнуть.

—

И он выполняет эти рекомендации?

—

Не проверяли.

—

Время его посещений на процедуры обговорено с администрацией порта? — поинтересовался следователь.

—

Нет! Специально не обговаривали. Ему на слово верят. И так один за троих работает, — сделала врач укол Журавлеву.

—

Он регулярно посещает процедуры?

—

Нет. Во времена ухудшений.

—

Вы их фиксировали?

—

Конечно.

—

Не скажете ли, в марте он посещал процедур#? В марте нынешнего года? — уточнил Яровой.

—

Нет. С января по конец марта состояние здоровья Журавлева было относительно неплохим. А вот теперь — опять спад.

—

Чем вы это сможете объяснить?

—

Перенапряжением! Работает много. А еще, возможно, расстроился. Это в большой степени могло повлиять.

—

Мне можно будет ознакомиться с его историей болезни? Посмотреть, когда он посещал процедуры? — показал удостоверение Яровой.

—

Пожалуйста. Только я ее наизусть помню. Он у нас во всем районе один такой больной.

—

Тогда скажите, вот то, что он сейчас говорит, — это плод болезни или проявление страха, постоянно преследующего его? — спросил Яровой и уточнил: — Имеет ли сказанное прямое отношение к реальным событиям или это бред?

—

Далеко не бред. Я не могу гарантировать, к какому времени относится то, о чем он говорит. Но предмет или человек, или события, являются раздражителями. А возможно, и первопричиной «тянувшейся болезни.

—

Значит, эти слова можно воспринимать всерьез?

4

— Я не утверждаю.

—

Но ведь его болезнь прогрессирует не без очевидных причин?

—

Вероятно, — согласилась врач.

—

Скажите, по состоянию здоровья он всегда отдает отчет в своих словах и поступках?

—

Да. Пока нет приступа. А во время приступа он не волен над собой.

—

А почему же его не отправляли в больницу закрытого типа до полного излечения?

—

Это было бы преступлением.

—

Но почему?

—

Больница подобного рода подействовала бы на него не исцеляюще, а скорее наоборот. Она напомнила бы ему прошлое и все, что с ними было связано и сломала б его окончательно. Ведь)тот человек совершенно не опасен для окружающих. Он не агрессивен. И, прежде всего, умеет иногда, овладев собою, гасить приступы в себе. Редкий случай, но очевидный. Правда, здоровье его подорвано, но я думаю, что с его болезнью мы и сами в состоянии справиться.

—

Скажите, вы пробовали говорить с ним откровенно о том, что может быть причиной его болезни? Вернее, продолжения? Кто или что ее усугубляет?

—

Нет. Таких вопросов я ему не задавала. Он для меня — только пациент и я не хотела бы, чтобы его болезнь усугублялась от моих вопросов, — по-женски съязвила врач.

—

Он сам не рассказывал вам ничего о себе? — остался невозмутимым следователь.

—

Знаете, он — молчаливый. Не интересуется никем, и о себе не гово

р

ит ничего.

—

А вы не пытались узнать, что произошло с ним накануне? Что его расстроило?