Утро без рассвета. Сахалин

—Наше дело — лечить.

—

Да, но вы должны знать причину. Установить корень зла, для большей эффективности лечения.

—

Я знаю, что виною всему — нервы. Его расшатавшиеся вконец нервы.

—

Ну что ж, удовлетворимся на время этим. Но я хочу задать вам еще несколько вопросов.

—

Пожалуйста, — ответила врач.

Следователь посмотрел вслед «скорой помощи», какая, скрипуче сигналя, увозила Вовку в больницу.

—

Долго он у вас пробудет? — кивнул Яровой на машину.

—

Часа четыре…

—

А потом?

—

Не рекомендую вам его посещать.

—

Почему?

—

Плохо кончится.

—

Для кого?

—

Для него. Вы чем-то расстраиваете его.

—

Но если все дело только в нервах, значит, приступа не могло быть. Я ничего плохого не сделал вашему пациенту.

—

Ничего определенного сказать нельзя. Иногда напоминание о давнем — убить может.

—

И как долго мне нельзя его навещать? — спросил Яровой.

—

Как можно дольше.

—

А если в посещении есть необходимость?

—

Надо повременить. Он сейчас не в том состоянии, чтобы я согласилась с такой необходимостью.

—

Скажите, у вас проводятся профилактические осмотры лесорубов района?

—

Конечно, — повеселела врач, которую, чувствовалось, начал тяготить разговор о Журавлеве.

—

И как часто?

—

Ежемесячно.

—

Всего района? — уточнил Яровой.

—

Разумеется.

—

И поселенцев?

—

Для нас люди делятся лишь на две категории — больных и здоровых.

—

Похвально. Ну и как, вы к ним ездите, или они в район прибывают?

—

Мы к ним ездим.

—

Вы лично бывали на делянах?

—

Да. Само собою. В составе медотряда.

—

В марте ездили?

—

Были.

—

В каких числах?

—

С пятнадцатого по двадцать восьмое.

—

Всех проверяли?

—

Ну, конечно.

—

Скажите, а плотогонов — какого числа?

—

Двадцать седьмого. В предпоследний день.

—

Беника?

—

А! Этого! Но ведь он работал! И прораб пристани сказал, что откомандировал его в верховья! Там было что-то срочное. Потому не проверили.

—

А Журавлев? Его смотрели в марте?

—

Портовое начальство сказало, что он здоров и просило не отвлекать его от работы. Да и, честно говоря, когда Журавлев чувствует ухудшение в здоровье, он сам приходит к нам.

—

А в бригаде Сени?

—

Все хотели мы увидеть эту знаменитость. Но никак не пришлось.

—

Почему?

—

Неудобно говорить.

—

И все же?

—

Не пускают нас к нему.

—

Все годы?

—

Да— Кто?

—

Начальство.

—

Чем объясняют?

—

Говорят, что его участки самые опасные.

—

У других — не лучше, — не поверил следователь.

—

А еще говорят, что он отменный матершинник и грубиян. Потому, чтоб нас не обидел, и не подпустили. К тому же сказали, что он никогда и ничем не болел. Здоров, как медведь. И лес не пилой, руками валит. Что его здоровью мы, врачи, лишь позавидовать можем.

Да, но вы не могли не знать, что у него вырезано три четверти желудка!.

—

Я не знала. Но и другие вряд ли осведомлены о том. Мы настаивали, чтоб нас доставили и в эту бригаду. Но транспорт туда не ходит. А по тайге пешком столько километров, да еще с рентгено-аппаратом… вы меня должны понять — пройти было невозможно. В нашем отряде — одни женщины…

—

Ч

т

о ж, спасибо за информацию, — поблагодарил Яровой и уточнил: — Значит, процедуры у Журавлева занимают не более пятнадцати минут?

—

Да, не более, — подтвердила врач. И Аркадий направился к вахтерам.

—

На процедуры только отлучался, а больше никуда, — подтвердил начальник пропускной.

—

И сколько времени отсутствовал Владимир? — спросил Яровой.

—

Часа два. Да и то сказать — работает почти сутками. Поневоле заболеешь. А на уколы он не каждый же день ходит.

—

В какое время он посещает процедуры?

—

Вечером. Когда очереди меньше. Чтобы не ждать.

—

Вы не сверяли с врачами время его приходов на уколы и окончания процедур?

—

Нет. Да и зачем нам эта самодеятельность? Если начальство велит — будем делать.

—

А далеко ли отсюда до поликлиники? — спросил Яровой.

—

Вот по этой улице вверх метров сто. Не более.

—

Во сколько обычно приходят плоты?

—

Часов в восемь, иногда в семь вечера.

—

По прибытии они дают сигнал?