Утро без рассвета. Сахалин

—

А работать кто будет? И так людей не хватаете, — нахмурился прораб.

—

Не в этом дело. Не в этом. В премиях, какие вы получаете благодаря поселенцам. Вот и получается: вам — премия, им — паспорт. Так ведь? От этого никуда не денешься. Все на взаимности. Услуга за услугу. И в данном случае! Не вы дали, а он потребовал. Либо паспорт! Либо…

Прораб опустил голову. Заговорил спокойно.

—

Считайте, как хотите. Но я не в своих, не в личных интересах действовал. Не в свой карман. Вы говорите — премия? Да ведь ее прежде всего получают лесорубы! Рабочие! Не будь ее, давно бы разбежались. Так при чем тут я?! Без меня леспромхоз обойдется, а без рабочих — нет! А лишите их премии на пару месяцев! Никого не останется.

—

Значит, вы отдали паспорт в интересах леспромхоза?

—

Конечно!

—

Ну, а если бы Сенька не вернулся? Вы знаете, что вам бы пришлось отвечать? Ведь все дни его отсутствия в табеле стояли рабочими днями. Значит, вы знали и поощряли его отъезд в то время, когда он — поселенец. То есть, еще не отбыл наказание за преступление.

—

Он давно отработал. А значит, отбыл. Если говорить начистоту.

—

Тогда зачем вы скрывали фактическую выработку целой бригады? Лишая заработанных зачетов многих. Не только бригадира. Явная неувязка получается. С одной стороны, вы доверяете свои документы, значит, ручаетесь честью и своим именем за этого человека. Поселенца. Осужденного за преступление. С другой стороны, вы намеренно лишаете этого человека его зачетов, мешая тем самым выйти на свободу гораздо раньше. Говорите, что не уверены, кем он станет на воле. И в то же время делаете ему уступку — отпускаете, сами, самовольно. Нарушая закон. Не согласовывая. Идете на сделку, пахнущую преступлением. И прикрываетесь интересами коллектива рабочих, целого предприятия, говорите от их имени и интересов. А какое они имеют отношение к этой сделке?

—

Я говорю вам так, как думаю. Так и поступал. Как мне подсказывала совесть.

—

Ладно. О совести не будем. Продолжим далее. Расскажите, как на самом деле произошел ваш разговор с бригадиром о паспорте и об отлучке? — спросил следователь.

—

Он говорил, что у него есть женщина.

—

Где? — спросил

Яр

ово

й.

—

В Южно-Сахалинске.

—

Откуда же у него здесь женщина? Ведь он раньше жил на, материке. И никаких связей, или знакомств на острове у него не было. Он не был с женщинами. И знал только кентов. Он был на Колыме, потом на Камчатке, потом у вас — в Адо-Тымово. За время этапирования он не мог не только завести накоротке интрижку, но даже познакомиться не мог.

—

Значит, это одна из прежних, материковских, сюда переехала. Поближе к нему, — лепетал прораб.

—

И это не так. Он никогда и ни с кем не переписывался. Доподлинно установлено.

—

Кенты могли написать.

—

Да не нужны ему женщины! Давно не нужны! Десять лет назад… Он и по сей день импотент. Если бы он мог иметь женщину, то завел бы ее здесь, среди поселенок. Что ему брезговать! Сам-то не лучше. Поняли вы наконец, что не в них дело?

—

Понял, — вздохнул прораб.

—

Рассказывайте. Я слушаю.

—

И все же он мне сказал, что хочет навестить бабу. Она, дескать, в Южно- Сахалинске живет. Объяснил, что после поселения хочет у нас остаться, но прежде ее нужно уговорить. Чтоб семьей, как все путевые люди жить. Говорил, что баба она покладистая, послушная. Соскучился, мол, по ней. И разжалобил меня. Ну, позволил я ему навестить ее. А он и говорит, мол, без ксив мне отсюда хода нет. Я тоже спросил, а зачем тебе в Южном документы? Ведь билет на поезд продают без паспорта. В Южном ты у бабы своей жить будешь, в квартире. Не в гостинице. А бабе зачем твой паспорт? А он и говорит мне, мол, у нее квартира— в общежитии. А туда— только с паспортом. Без документов не пускают. Я сказал, что своего паспорта не дам. А у других — его дело. Но он мне сказал— зачем втягивать в это третьего? Ты мне все равно дни ставить будешь рабочими. А паспорт у другого! Тот с тобой должен будет обговорить. А чуть поругаемся — он тебя выдаст и меня. Зачем 'лишний человек, лишний язык? Давай вдвоем. Я отказал, он стал антажировать выработкой. Попрекать кубометрами, какие я срезал у них. Сказал, что из-за меня он тут лишнее тянет. Напомнил кое-что.

—

Что? — спросил Яровой.

— Когда-то, срезая с их показателей сверхплановые кубометры, я пообещал компенсировать их потом. Но не удалось. Завелся должок. Он рос. Вот и напомнил мне о нем Сенька. Обещал пожаловаться в область. Ну я и согласился. Дал ему паспорт.

—

Подпишите показания, — потребовал следователь.

Прораб весь сник. Понурился, показания — как приговор самому себе подписал. И тут же отодвинул протокол допроса.

—

Продолжайте.

—

Он уехал.

—

Когда вы дали ему паспорт?

—

Десятого марта.

—

Когда он уехал?

—

Вечером. Одиннадцатого марта.

—

Когда обещал вернуться?

—

Через две недели.

—

Когда вернулся?

—

Двадцать седьмого марта.

—

Сколько он заплатил вам за паспорт? — спросил Яровой.

—

Как?! Как вы можете? Я же не продал! Я лишь на время! Я не давал вам повода…

—

Он вам его вернул? — не смутился Аркадий.

—

Да, отдал.

—

Что сказал, возвращая?

—

Спасибо.

—

А еще?

—

Ничего больше.

—

Почему решили паспорт обменять?

—

На всякий случай.

—

Сенька посоветовал?

—

Нет. Сам решил.

—

Причина?

—

Я ж говорю, на всякий случай. Вдруг что натворил он во время отсутствия.

—

Что он вам сказал по возвращении о поездке своей, о женщине?

—

Ничего не говорил.

—

А вы спрашивали?

—

Да. Спросил, нужна ли будет ему квартира? Хлопотать ли мне перед начальством? Он сказал — не надо. Я понял, что сорвалось.

—

Как он объяснил опоздание свое?

—

Сказал, что отработает.

—

Какие вы заметили перемены в бригадире по его возвращении? — спросил