Утро без рассвета. Сахалин

Яровой.

—

Никаких. Каким был, таким и остался. Без перемен.

—

И неудача с женщиной, не сказалась на нем?

—

Во всяком случае, я этих перемен в нем не заметил. Держался он по- прежнему.

—

Так, ну а теперь перейдем к часам. Да, к часам. Помните, вы мне показали на деляне свои часы? Точно такие же, как у бригадира. С. теми же приметами. С буквой «С». Расскажите, зачем вам понадобилась подделка эта? Кто вас просил о ней? — продолжил Яровой.

—

Со стрелками подделки не было. Марка часов — одна в магазин завозилась. А вот о трещине и букве — бригада попросила. Я и сделал.

—

Чем они объяснили просьбу?

—

Чтоб от

в

ас скорее избавиться. Сказали, что вы им работать мешаете.

—

Когда вы впервые заметили эти часы у бригадира?

—

Когда у вас их увидел. К ним мы не присматриваемся. Другое интересует.

—

Как он объяснил вам свою букву «С»?

—

Сказал, что пометил их своим именем — Сенька.

—

А зачем остальные свои часы подделали?

—

Тоже, чтобы от вас отвязаться.

—

Подпишите показания, — подвинул Яровой протокол. Прораб безразлично подписал.

—

Об отлучке бригадира, кроме вас и членов бригады, кто еще знал? — спросил следователь.

—

Никто.

—

А милиция?

—

Что милиция?

—

Они же приезжали на деляну с проверкой?

—

Приезжали.

—

Как вы объяснили им отсутствие бригадира?

—

Сказал, что он перешел на другой участок. А бригада к переезду готовится. А от участка до участка несколько километров. Кто пойдет из- за одного человека? Да еще по тайге, пешком? Никто не решится.

—

Вот как. Произвольно решили вы подменить собою и милицию, и прокуратуру, и начальство. Многовато взяли на себя.

—

Да я и сейчас уверен, что ничего плохого не случилось. Ну, съездил, пусть не к бабе, ну, покутил. Вот и все. Что ж тут такого? Ничего страшного не произошло. Съездил и вернулся.

—

Это вы так считаете. Но посмотрите с другой стороны. Женщина, которой нет! Значит, отпала необходимость в паспорте. Задержка на три дня, кроме обговоренного. И она осталась необъясненной. Подделка примет часов — ваших часов и часов других. Наконец, и мое появление — следователя, разве ни о чем не говорит вам?

—

Но ведь и следствие, случается, ошибается.

—

Скажите, вы все еще уверены, что ваш бригадир летал в Ереван лишь для того, чтобы там покутить? Разве не мог он это сделать здесь, на Сахалине? Или здесь ресторанов нет? Он не остался для этой цели в Хабаровске — тоже ресторанов не хватило? И даже сервис московских ресторанов ему не пришелся по вкусу!

—

В Ереван! — прораб остался с отвисшей до неприличия челюстью.

—

Именно в Ереван! Вот корешки билетов. Да и я сам — не из Южно-Сахалинска, а именно из Еревана, что не раз вам повторял. И интересует меня именное период его, Сеньки, отсутствия на деляне! А вы мне об интересах рабочих. Так при чем это все? Неужели вы не поняли до сих пор, что под прикрытием вашего паспорта, имени, могло быть совершено преступление? Неужели вы не допускали такой мысли и спокойно помогали человеку, который уже дважды был судим и отбывал немалые сроки? Вы помогали ему. Часами, которые собственноручно подделали под те, какие могли быть вещественным доказательством. Рабочими днями, какие сами проставили в табеле, тем самым став соучастником в фальсификации алиби…

—

Так я же не хотел ничего плохого. Он же, если б не я, давно

бы

на свободе был!

—

На свободе, говорите?! А вы подумали, что, став свободным, он сотню раз взвесил бы — пойти на преступление или нет? Ведь прежние судимости, свобода передвижения, опасение снова попасть под суд— могли лишь остановить от рискованного шага. Под прикрытием же положения поселенца, соблазнившись легкостью фальсификации алиби, он мог совершить преступление, а вы — помогавшие ему, как непосредственный руководитель, вынуждены были укрывать Сеньку, выгораживать его. Он и это высчитал. А все потому, что со своею совестью залезли в долг. К поселенцам. И, прикрываясь интересами рабочих, прежде всего заботились о получении собственной премии. Но не хотите сознаться в этом. Вот и остались в двойном долгу. И прежде всего, перед самим собой. Что

же касается бригадира, зачетов и его затянувшегося по вашей вине освобождения, что вы ставите себе в заслугу, — мол, возможного преступника удержал, так и здесь имеются люди, которые без вашей помощи прекрасно справляются со своей работой. И не только следят, а и помогают поселенцам стать на свободе нормальными людьми. Не залезая к ним в долг. Ни морального, ни материального порядка.

—

Но ведь сама обстановка такова, что нужно думать обо

в

сех, — сник прораб.

—

Обстановку создают сами люди. Так было во все времена. Впрочем, мы отвлеклись от главного, давайте продолжим наш основной разговор, — предл

о

жил Яровой и спросил: — Вам бригадир рассказывал о своем прошлом?

—

Нет. Никогда.

—

А о той женщине? Что вам известно, кроме сказанного?

—

Ничего. Он сказал, что имеется баба. И он хочет к ней съездить.

—

Вы адрес ее не брали?

—

Зачем? — удивился прораб.

—

На всякий случай. Вдруг сбежать решит.

— Я верил, что он вернется. Он никогда не обманывал

меня—.

А в чем еще доверяли? — спросил Яро — ой. Остальное — по работе. Это к личному отношения не имеет сроках, р выработке не подводил никогда. А это — немало. Я его, как работягу, ценил. Золотым фондом своим считал. Знал, что: нужно будет — Сенька и ночью станет работать. Другого не знал за? ним. Не думалось. И, честно говоря, не верится.

……… Когда допрос закончился, Яровой вернул прорабу его

паспорт.

—

Можете

и

дти.

—

Как? Я свободен? — изумился, не поверив в услышанное прораб. И кинулся к двери торопливо, словно боясь, что Яровой может передумать.

—

Погодите! — нагнал его голос Ярового, когда прораб уже ступил в коридор. Он остановился. — Вернитесь. Закройте дверь.

Прораб вздохнул. Подошел к сто

лу

.

—

В

ы не подписали протокол допроса. И еще, распишитесь в том, что вы предупреждены о неразглашении известных вам данных