Утро без рассвета. Сахалин

—

Мое дело — руководить работой участка. А документы — дело подчиненных.

—

Да, но под ними стояла и ваша подпись!

—

Возможно и стояла, нет времени каждую бумажку читать, их кипами ко мне приносят. Тогда мне некогда было бы делом заниматься — основным, а только читать!

—

Значит, не читали? — уточнил Яровой.

—

Нет. Некогда было.

—

Так. А график продвижения леса по месяцам кто составил?

—

Прорабы!

—

Но и там ваша подпись.

—

Я уже сказал, возможно— передоверил, не проверив. Приеду — разберусь.

—

Да, но не прорабы, а вы сказали мне, что в марте у вас был сплав. Что лед взрывали. Ни о ледоломе, ни о запрете взрывов — ни слова не сказали. И даже о том, что два месяца вы не могли спустить в Ноглики ни одного плота. Может, — мне поднять записи нашей беседы? Или вы сами вспомните? — предложил Яровой.

—

А какая вам разница? Сплав или нет? Ведь та работа, какой занимались плотогоны, по значимости не менее важна. И выполнение ее оценивалось в сумму, равную сплавным работам. Поскольку производительность была высокой, а результат, я имею в виду суммарный, был равен сплавному.

—

Да, но зачем лично вам понадобилось подменять в документах, я имею в виду внутренних, наименование работ? — Ведь первые же проверяющие из министерства рыбной промышленности могли наложить штраф или иное взыскание за нарушение приказа. Они ведь верят не словам, а документам? Искажение отчетности вопреки собственным интересам?

—

Да, но здесь я могу отделаться выговором и доказать, что сплавных работ не проводилось. Но, кроме этой комиссии, которая доверяет данным лесников и рыборазводных заводов, стоящих на Тыми, есть другие комиссии, куда как более опасные для нас, нежели названная вами. Существует комиссия по охране труда на участках сплава. Там — одни юристы. Не менее дюжины. Так, вот, если они узнают, что мои плотогоны, а это в основном поселенцы, занимались заготовкой дров, в тайге, то есть выполняли работу, не смежную их профессии, без определенной подготовки и навыков, без инструктирования и элементарных знаний техники безопасности при работах, проводимых в тайге, вот тогда — да! Это уже опасно. Конечно, все обошлось. Но и прошлые ошибки эта комиссия прощать не умеет. К тому же докопались бы и до нехватки катеров. Буксирного и аварийного. И тут уж не выговором, не штрафом, кое-чем серьезным могло пахнуть. Вот так, дорогой вы мой. Меж двух огней и выкручиваемся. Как можем. Потому и приходится от каждой комиссии по-своему отделываться.

—

И как часто бывает у вас вторая комиссия?

—

Нынче не приезжали. Зато в прошлом году — несколько раз.

—

Видно, что плохо требовали, раз до сих пор с буксирными и сопровождающими катерами ничего не сдвинулось.

—

Я их не рожаю. Даром не дают. А купить пока не за что. Дыр много, средств мало. На ноги натянем — зад оголится. Зад прикроем — плечи голые. Не все сразу.

—

Да, но вот я просматривал расценки по заготовке дров. И сделал подсчет. Оказалось, что каждый ваш плотогон за заготовленное количество дров получил втрое больше, чем ему причиталось согласно расценок коммунхоза. Вашего коммунхоза.

—

Ничего не поделаешь. Расценки на заготовку дров низкие, а мы не имеем права допускать, чтобы наши рабочие не по своей вине проигрывали в заработке. Вот и доплачивали им как предусмотрено законом о труде — до среднесдельного заработка плотогонов. И тут моя совесть руководителя чиста.

—

Значит, о том, что плотогоны занимались заготовкой дров — вы знали?

—

Конечно, знал.

—

А почему вы скрыли от меня этот факт? И здесь не хотели говорить?

—

А какая разница? Люди работали. Делом занимались. Потом, знаете, у нас так говорят: не открывай юристу душу нараспашку, чтоб не загнать ее в железную тельняшку, — рассмеялся Свиридов.

—

Вот вы только что говорили, что суммарно заготовка дров равна сплавным работам. И тут же сказали, что пришлось доплачивать плотогонам.

—

Нас все ругают за перерасход заработной платы. Вот

и

не сказал вам сразу. У нас так считают, что нет дома без убытков, нет углов без прибыли. Но лучший счет и цену должен знать хозяин. И соседу об этом — помалкивать.

—

Так что же это за дом и углы? — спросил Яровой.

—

Дом — это организация, углы — люди! Простая арифме

т

ика! — рассмеялся Свиридов.

—

Понял. Только формулы ваши, поговорки, до странного циничны. С чего ж это вы теперь решили раскрыться здесь?

—

Хм. А что такого? Я говорю о том, что вам уже и без меня известно, — усмехнулся начальник сплава.

—

Верно подметили. Что ж, продолжим. Я хотел бы узнать у вас, давно ли возглавляете сплавучасток?

—

Давно. Уже надоело!

—

Работали где-либо до Ныша?

—

Нет. Сразу после училища речного пароходства сюда направили.

—

Где учились?

—

В Астрахани.

—

В Ныше с первого и по сегодняшний день работали? Не уходили?

—

Нет. Ни к чему. Я как камень, что не движется и мохом не обрастает.

—

На материке бывали?

—

А как же? Конечно. По работе, в отпусках.

—

И сколько раз были на материке?

—

Часто. Но не считал. Я, говорил вам, люблю ездить.

—

Когда последний раз выезжали на материк?

—

В прошлом году. Летом. В отпуске был.

—

Где именно?

—

В Астрахани.

—

У вас там родственники?

—

Да. А что?

—

Позвольте взглянуть на ваш паспорт.

—

Возьмите, — протянул Свиридов новехонький паспорт в сверкающей кожаной обложке.

Следователь посмотрел дату выдачи паспорта: десятое апреля… Такое — не случайность.

—

Недавно поменяли? А что послужило причиной обмена? — насторожился Яровой.

—

Личная причина, — ухмыльнулся Свиридов.

—

Уточните.

—

Женился я недавно. Вторично. Ну, и решил заменить паспорт, чтобы пятна не было ни в памяти, ни в документах. Вот и обменял. Теперь в него вписана только моя законная половина.

—

Ас первой когда развелись?