перевязала пуповину и, спеленав малыша, положила рядом с лесничихой, обтерла женщину, поздравила с сыном, вскоре домой засобиралась. Лесник уже успел загрузить сани всякой всячиной. А на другой день стог сена доставил Анне для коров.
— Как твой малец? — спросила мужика.
— Нынче поведу его с девками знакомиться. Сын, сущий лесник! Спал всю ночь. Утром сиську нашел, поел и снова спит. Никакой мороки нет! Таких хоть десяток рожай! Мне баба базарит, что на следующий год еще родит такого же! — сиял счастливой улыбкой человек. Он снова стал отцом. А ведь уехал из Белоруссии. Уж так случилось, вернулся из армии с больным желудком. Врачи сказали, что у него рак. И анализы подтвердили диагноз. Родня сразу сникла.
— Шансов у него нет! С полгода, может, поживет, больше не получится, — предупредили сразу и отправили умирать домой, сказав жесткую правду:
— Нам не нужны показатели смертности в больнице, тем более, что помочь больше уже не сможем. Забирайте его.
Все родные поверили и смирились, готовились к похоронам. Только Янка не согласилась расстаться с Алешкой. Любила его больше всех на свете. Расспросила людей в округе, услышала об Анне:
— Поезжайте к ней. Уж если эта откажет помочь, тогда и впрямь, несчастная ты девка! — сказали Янке.
Алешку она привезла уже вечером. И войдя в дом, упала перед Анной на колени:
— Спаси моего голубя! На тебя одну полагаюсь. Больше никого не осталось! — взвыла в голос девка.
— Погоди заходиться. Дай гляну твоего хлопчика! — подняла Янку с колен, усадила на кухне и увела Алешку в комнату.
Через час Анна вышла к Янке, указала той на спящего парня и сказала тихо:
— Нет у него рака, обмишурились ваши врачи. Хотя желудок больной, язва у него. Но это дело поправимое. Но не сразу та хворь оставляет человека, упорство с ней нужно. И кормить его станешь, как я велю. Хотя бы с год так-то. А уж потом, что захочет лопать будет.
Уже через неделю поселились молодые в зимовье. Оно неподалеку от Сосновки и теперь уже лесник Алексей каждую неделю ездил к Анне. Благо лесничество дало человеку коня, а в придачу телегу и сани.
Через год Алешку родня не узнала, когда он приехал в отпуск. Здесь все думали, что умер человек неизвестно где. Сетовали, что даже не знают, где похоронен, какой могиле поклонится. А он приехал поправившимся, с женой — беременной Янкой. Та, погостив с неделю, заторопила мужа домой, а вскоре родила сына первенца.
Конечно, они давно могли вернуться к родне в Белоруссию. Но не захотели. Привыкли, прижились на новом месте, приросли душой к своему зимовью, к участку, какой берегли и лелеяли, к сосновцам, посчитавшими своими, самыми лучшими на свете людьми. Здесь в зимовье, ставшим за годы крепким, большим домом, родились и росли их дети, так похожие на Янку с Алешкой. А на шесте их дома уже сколько лет жили аисты.
Когда-то и в Белоруссии гнездовали они на крыше Алешкиного дома. Через три года нашли своего хозяина и снова зажили вместе. Их лесник всякий день кормил рыбой, никогда не забывал. И птицы не покидали, каждую весну возвращались в свое гнездо, громко кричали, будто здоровались с людьми, каких не просто признали, а и полюбили.
Анна хорошо знала семью лесника. Оно и понятно, каждого ребенка сама приняла у Янки. Та думала, что после четвертого рожать не будет. Ведь прошли восемь лет. Но появился и пятый. Алешка уже и не ждал. После первенца сына, три дочки родились. Мечтал человек иметь побольше сыновей, помощников, но судьба распорядилась иначе. Теперь у Янки появились помощницы, молодые хозяйки. Они всюду управлялись сами. В саду и в огородах, дома и в сарае, их не стоило заставлять или напоминать, дочки все помнили. Не случайно их уже сватали. А сосновские парни топтали к зимовью тропинки, но не спешила семья отдавать двоих старших девчонок замуж. Хорошая девка не засидится, так считали лесники. И Анна понимала. Она уважала их за лад в семье и большое трудолюбие, за то, что жили всегда в любви и согласии, не растеряли в своей глуши тепло и понимание друг друга. Женщина помнила, как восьмилетним мальчишкой прибежал к ней сын лесника с корзиной отборных белых грибов и отдал их Анне за сестренку, какую приняла неделю назад.
Давно выросла девчонка, стала красивой девушкой. Из маленького птенца в лебедку превратилась. От детства остался лишь звонкий, как колокольчик, смех, и, глаза, синие-синие, словно роднички.
Анна оглядывается на стук калитки, кто там пришел? И узнала почтальонку.
Та, приветливо поздоровалась и сказала:
— Вот твоей внучке письмо пришло. А обратного адреса нет. Странные люди пошли, пишут, а ответа не ждут. Не люблю такие письма, — пробурчала досадливо и, стукнув в окно, отдала письмо Юльке. Та, глянув на почерк, сказала:
— Опять мать объявилась. И снова через три месяца. Пошли, почитаем, — позвала Анну в дом.
— Родная моя девочка! Я совсем сбилась с ног, разыскивая тебя. Квартиранты долго не говорили, куда ты делась? Скажи, что заставило уехать в деревню к бабке, к этой несносной старой карге? Ведь согласиться на такое, все равно, что наложить на себя руки. Ведь под одною крышей с нею не смог остаться даже ее сын — твой отец. Напиши мне честно, что с тобою случилось? Я если смогу, постараюсь тебе помочь. Ведь мы родные люди и должны быть откровенны. Признайся, это неудача в личной жизни, или неприятности по работе заставили тебя уехать из города? Не молчи, я очень беспокоюсь и теряюсь в предположениях. Почему перед отъездом не позвонила и не предупредила меня ни о чем. Я хожу как потерянная. Все валится из рук. Звонила Борису, но он ничего определенного не сказал, а я в полном неведении. Или ты забыла, что у тебя есть мать! Если нужны деньги, могла сказать. Я постаралась бы найти для тебя.
Юлька отложила письмо, в глазах закипели слезы. Ей вспомнилась больница, серая и сырая, как бесконечный зал ожидания между прошлым и будущим. Как долго тянулось время на работе. Юльке всегда хотелось есть. Оно и понятно, больничная еда была не просто скудной и невкусной, а порции до смешного малые, что их не хватало лежачим, дряхлым старикам. Но этих навещала родня. Им приносили еду сумками, и Юлька, глядя на сдобу, колбасы, рыбу и фрукты, сглатывала слюну, убегала в другую палату, чтоб ничего не видеть и не дразнить себя. Но от голода не уйти. Особо тяжело приходилось в те дни, когда Юля не дежурила. В шкафу и в столе было так пусто, что даже мухи перестали залетать в квартиру и возвращались к мусорным контейнерам во дворе. Однажды и она пошла туда в сумерках. Увидела половину буханки хлеба, отряхнула, сунула под куртку и заспешила домой. Этот хлеб проглотила, запивая кипятком. А ночью ее рвало. Она не сразу поняла, что этот хлеб был отравлен и оставлен рядом с контейнером для мышей. Но кому признаешься в случившемся? А и сама узнала от соседки. Та пришла утром и сказала, что оставила возле контейнера отравленный хлеб, его съели, а вот ни одной дохлой мыши не увидела. Только уходя, спросила невзначай:
— Что ты такая бледная? Может «скорую» вызвать? Хотя сама медик! Найдешь, как выжить…
Матери Юлька не позвонила. Сцепив зубы, пошла на работу, а после дежурства позвонила отцу:
— Пап, я хочу есть. Если сможешь, купи хлеба.
Отец приехал через час с полной сумкой продуктов.
— Это все мне? — задрожали руки невольно?
— Тебе. И вот это твое! — достал из пакета кофтенку и колготки.
— Прости, я все понимаю, но зарплата такая крохотная, ее ни на что не хватает. Почти все уходит на газ и свет, на телефон и за воду. Как жить дальше, ума не приложу. Я не жалуюсь, я просто устала жить, — вырвалось впервые невольное.
— Я постараюсь чаще приезжать. Слышишь, не отчаивайся! Мне тоже нелегко. Давай крепиться вместе. Помереть никогда не опоздаем…
Он вскоре уехал. Юлька долго смотрела вслед уезжавшей машине. Все привезенное отцом положила в холодильник и ела малыми порциями, чтобы хватило на подольше. Но сколько не тяни, все подходит к концу, и Юлька позвонила матери.
— Тебе нужны деньги? — удивилась Елена.
