страдания с ним уйдут. Так стоит ли убиваться за деньги?
— Баб! А как без них прожить? Ведь вот и ты не сумеешь. И тебе без денег ничего не дадут в магазине. Попроси хоть соли иль спичек! О чем говоришь? Сейчас другое время. Вон я работала, а и то чуть не сдохла с голода, потому что мало платили.
— Богатые быстрей умирают, не завидуй им. Я на Колыме, ты в городе выжила. Значит, мы с тобой видны Господу и нужны на земле.
— Ты, конечно, нужна. А я даже себе надоела. Устала от всего, от этой жизни несносной, какая долбит со всех концов. Едва успевай уворачиваться, — осеклась, увидев шагнувшего на крыльцо Прохора:
— А я тут как тут! Здравствуйте, голубушки! Пришел, чтоб предупредить, что утром примчусь обогнать картошку, окучить ее пора. Недели через две зацветет, уже силу набрала, глянул — ваш огород чистый стоит, ухоженный. Сразу заметны хозяйские руки, — похвалил, не скупясь, и добавил смутившись:
— Может, и мне поможете в доме порядок навести. Завтра картошку окучу и весь ремонтный мусор увезу со двора. А вот в самом доме помощь понадобится. Одному Никите с женой скоро не управиться. А кто-то обещал помочь! — глянул на Юльку, та отозвалась мигом:
— Когда прийти можно?
— Да хоть сейчас! Вам двери всегда открыты.
— Ну, зачем на ночь глядя? Начнете завтра по светлу, как все люди! — охладила строгим взглядом Юльку, поняла, что той хочется хоть какого-то общения, устала она в доме, надоело однообразие, вот и рвется хоть куда-нибудь.
— Присядь, Проша! Поужинай с нами! — предложила Анна и заспешила на кухню.
— Не суетись из-за меня. Я с мужиками поел. Они свое закончили, мы рассчитались. Все довольные остались. Теперь бы марафет навести и можно жить спокойно, без штормов и качки. Не думал, что столько мороки будет с ремонтом. Все пришлось заменить. Зато теперь как хотел сделал. Никита с женой уже подмели в доме. Завтра окна начнут мыть, полы, мебель соберем. Я все новое купил. Пусть глаза радует.
— Коли тут жить будешь, работать надо. Присмотрел что-нибудь? — спросила Анна.
— Предлагают кое-что. Подумать нужно, — ответил уклончиво и глянул на Юльку.
Та, поймав на себе этот взгляд, покраснела, нагнулась к тарелке низко. А Прошка спросил:
— Во сколько ждать тебя утром? Когда проснешься? Я сразу сюда приеду, а ты там у меня хозяйничай. А то дом вовсе соскучился без женских рук. Морда у него после ремонта совсем пыльная.
— Как коров подою, управлюсь со скотиной и сразу к тебе, — глянула Юлька на бабку, та едва приметно головой кивнула согласно.
— Ко мне вчера вечером соседский дедок приплелся. Ну и насмешил, «мухомор». Принес молока банку от бабки, так сам сказал, а потом поправился, мол, молоко коровье, бабка только передать велела. А от себя самогонку, сам гнал. Настоящий первач! Выпили мы с тем дедочком, он меня и спрашивает:
— Когда ж ты, мил-человек, оженишься? Все бабы по тебе расспорились, кто ж с них твоей сделается? Кому ж ты в постель свалишься? Я долго смеялся, а старик и говорит мне:
— Чего рыгочешь, кабан? В Сосновке единые мои ровесники остаются. А кому девок по сеновалам валять? Ранней все скирды помятыми были к утру. Нынче стога нетронутые стоят. Девки на лавках не поют, а воют. Все от тоски едучей, ребят вовсе мало осталось! Кто уехал в город, другие поумирали. Одни на войне, сгинули в Чечне, кто в аварии, другие от самогону загинули. Так ты покуда в силах, приголубь какую-нибудь. По тебе даже старухи тоскуют. Вон Тарасовна вчерась до ночи сидела на лавке возле твоего дома с пельменями. Все ждала каб угостить, а ты куда-то запропастился. Не воротился в дом, идол окаянный. Над старухой нынче вся Сосновка рыгочет, что ты приметил ее и со страху сбежал от своей избы, небось, в огороде ночевал с пугалом в обнимку. А Тарасовна нынче из дома нос не высовывает с горя. Засмеяли ее, испозорили.
— Ну, я и спроси, сколько ж годочков той Тарасовне сравнялось? Дедок и ответил:
— Она зим на пять старей меня будет. Ну, дак дело не в том. Не гляди, что морда морщатая! У этой бабки под юбкой пороху побольше, чем у иной молодайки. Вон ее Лукич словом нехорошим назвал по пьянке. Тарасовна ухватила дрын и погналась за Лукичом так, что собачья свора не догнала. Обскакала даже борзых. Через всю Сосновку мужика гоняла. Тот уже выдохся, свалился в канаву возле своего дома. Тарасовна и там достала. Вломила так, что и теперь встать не может. Вот тебе и бабка, сущий скакун. Бежала за Лукичом, задрав юбку. Вся Сосновка и теперь хохочет. А ты про годы! Наших баб не возраст, беды к земле гнут. Каб не они, бабам Сосновки сносу не было б! — хохотал Прохор. Подвинувшись ближе к Юльке, спросил:
— Слышал, ты в город ездила?
— Да! По своим делам, — отозвалась коротко.
— А я уж подумал, что ты не вернешься в Сосновку. Очень долго там была.
— Всего неделю.
— Мне она показалась вечностью.
— Увидеться надо было кое с кем.
— Вот как! Увидеться на всю неделю?
— Да, с отцом! — усмехнулась едва приметно, добавила, глянув на Анну украдкой:
— И с матерью. Все ж родители. Нельзя забывать. Конечно, узнала насчет работы. Пока ничего нового. Из больницы видела женщин. Те говорят, что уже есть свободные места, но никто не хочет идти к ним. Из-за низкой зарплаты не соглашаются. В нашем отделении двое ушли на пенсию, одна в декретный отпуск. Но я тоже не пойду к ним. Здесь у бабули куда как лучше. Она если и поругает, так не обидно, своя! А там чужие, и ни за что грызли каждый день, — пожаловалась невольно.
— Меня тоже зовут вернуться на Севера, в море, на рыбалку, на свое судно. Я уже подумывать начал, а что если махнуть обратно? Там все свое, знакомое и родное, — увидел округлившиеся, испуганные глаза Юльки, в них прочел вопрос:
— А как же я?
— Тут узнал, что ты приехала, и забыл про рыбалку. Всех денег не заберешь, а вот жизнь можно потерять. Она, как говорят, на каждого всего одна. Не захотел рисковать. На берегу тоже неплохо, когда тебя ждут. Правда? — глянул в смущенное лицо:
— Ты меня хоть изредка вспоминала в городе?
— Было. По поводу, конечно, — спохватилась Юлька и достала из сумки лекарства:
— Вот, для тебя взяла. Новейшие. Хорошо помогают. Весь город объездила, пока их нашла.
— Эх, Юля! Да разве они помогут? Наивная моя девчонка! Зря суетилась. Лучше б пораньше приехала. Пусть на день. Он мне подарком бы стал.
Юлька смутилась, сменила тему разговора:
— Сейчас люди поголовно увлеклись кремлевской диетой. О ней на каждом шагу тарахтят. Мол, ешьте одно мясо, в любом виде, только без хлеба и гарнира. А главное, без картошки. Меня смех разобрал. Кто эту диету соблюдать будет? Только кремлевские пузачи? Им похудеть не мешает. А вот нашим горожанам дай Бог картошки впрок. О мясе многие забыли. К нему не подступиться, цены улетные. И еще обещают их повысить.
Все трое подскочили от внезапного стука в окно. А вскоре в дом вошел человек с мальчонкой на руках.
— Анна! Спаси Христа ради, змея укусила сына. Посмотри, как нога опухла, — поднял штанину.
— Неси в ту комнату! — указала на зал, сама поспешила к своим пузырькам, баночкам, бутылочкам. Нашла нужные, подошла к мальчонке, смазала ногу темным настоем, обложила ее полотенцем, смочив святой водой, зажгла свечу, стала молиться.
— Ой, папка! Мне больно! Из ноги кто-то лезет! — закричал пацан. Юлька удержала его, не дала вскочить и, прижав мальчонку к дивану, попросила:
— Потерпи мой миленький, мой хороший, сейчас все пройдет. Не мешай, умоляю…
Отец мальчики стоял на коленях перед образом Спасителя и тихо молился сквозь слезы:
— Господи! Пощади, прости и помилуй нас грешных! Спаси моего сына, раба твоего Егорку.
Анна увидела желтую каплю яда, выступившую из ранки. Промокнула, прочла заговор, обошла пацана
