обходил эту тему, а я не спрашивал. Во мне теплилась надежда, что Вайнштейн, умная голова, понял все, и сумел сбежать.
Допросы прекратились на целую неделю, видимо, Эран был занят, потом пришел ко мне в подвал, пододвинул себе стул, сел.
— У меня к тебе есть предложение, Коцюба, — начал он, — сделай две вещи, и я тебя отпущу.
— Не отпустишь, — покачал я головой, — ты же знаешь, что я за тобой приду.
— Две вещи, — Эран сделал вид, что не слышал, — первое: ты объяснишь мне, как пройти к индиго. И второе: сделаешь признание по всем правилам, на камеру. Я тебя отпущу, дам машину с полным баком, оружие. Могу яхту дать, если хочешь. Дай слово, что не вернешься, ведь ты всегда свое слово держишь, и можешь ехать…
— Что, не получается взять индиго под контроль? — усмехнулся я. — Что вы за народ, не можете жить спокойно, до всего вам есть дело, все хотите своими жадными лапами загрести…
— Так поможешь, или нет?
— Нет, — растянул я губы в глумливой ухмылке, — сами решайте свои проблемы. Вы же такие всемогущие, всезнающие.
— Ладно, решим, тебе же хуже. Сдохнешь, как крыса, — Эран встал, и пошел к двери подвала, его подручные за ним.
— Погоди, — бросил я ему, когда он уже переступал порог. Он остановился, повернул голову, я продолжил: — Знаешь, почему тебе не достать индиго? Тебе нечего им предложить, Эран. Нечего! — я раскатисто захохотал. Эран с перекошенным лицом вышел из подвала, с грохотом захлопнув дверь. Это был последний допрос, больше он не приходил.
Первым, что я услышал, когда проснулся, было поскрипывание переборок и негромкий плеск волн. Просыпался я медленно и тяжело, страшно болела голова, слипшиеся веки никак не хотели подыматься. Наконец, я с трудом продрал глаза, оказалось, что я лежу на койке, надо мной так близко, что можно дотянуться рукой, еще одна койка. Мерное раскачивание не оставляло сомнений в том, что я нахожусь на судне, а повернув голову, я узнал обстановку. Это была моторная яхта Вишневецкого, он ее нашел после Песца, восстановил, и мы даже пару раз выходили на ней в море, отдыхали. Когда Эран предложил мне яхту, я сразу понял, о какой яхте он говорит.
Я попытался приподняться, но головокружение тут же бросило меня назад на подушки. В пересохшем горле першило. Заметив в сетке на стене бутылку воды, я схватил ее, и жадными глотками выпил. Когда мне немного полегчало, я все-таки сумел встать, шатаясь, подошел к двери, и вышел на корму, по лесенке взобрался наверх надстройки, к штурвалу. Осмотрев горизонт в бинокль, я не обнаружил ни следа берега, вокруг расстилалось открытое море. Подергав штурвал, я понял, что он намертво заклинен, экран навигационного компьютера был разбит, компас в гнезде отсутствовал. К штурвалу липкой лентой был примотан какой-то конверт, я содрал его, обламывая ногти, открыл, и прочел. Отпечатанный на бумажке текст гласил:
«Коцюба, извини, что так вышло, но иначе я поступить не мог. Поверь, что мне было нелегко принять такое решение, но интересы сообщества превыше всего. Жаль, что ты не принял моего предложения, ведь все могло бы сложиться иначе. Твои друзья индиго вступились за тебя, пригрозили, что уйдут, если мы тебя хоть пальцем тронем. Мы не могли допустить, чтобы они ушли, люди их слишком любят. Поэтому я дал им слово, что отпущу тебя целым и невредимым. Как видишь, я сдержал его: ты жив, здоров, и свободен.
Эран.
P.S. В ящике стола, слева от кухонной плиты, ты найдешь свой пистолет.»
Листок записки выпал из моих пальцев, его тут же подхватил порыв ветра, и унес. Я сел в кресло рулевого, и задумался. Ситуация тупиковая. Я один на яхте посреди моря. Один бог знает, сколько дней я пролежал в наркотическом сне, и все это время, подчиняясь командам автопилота, яхта уходила неизвестно куда. Теперь до берега, любого берега, были сотни километров, горючего в баках по нулям, воды и еды нет, столь неосмотрительно выпитая мной бутылка была единственной на борту.
В ящике стола, и правда, оказался мой пистолет, с полной обоймой. Я усмехнулся: мне бы хватило и одного патрона, а тут целых пятнадцать. Впрочем, так легко я сдаваться не собирался, задвинул ящик с пистолетом обратно, задумался. Шансы выжить стремятся к нулю, но вот так сдаваться было не для меня, у меня есть цель — отомстить за ребят. Значит, я должен приложить все усилия, чтобы выжить. Застрелиться я всегда успею. Поддерживаемый этой мыслью, я стал лихорадочно обыскивать яхту, ища что-нибудь, что могло бы помочь мне выжить. Опять подошел к плите, щелкнул переключателем. Они убрали с яхты всю воду, а вот газовый баллон оставили, не подумали. Весьма непредусмотрительно с их стороны, весьма.
— Ну, значит, потрепыхаемся, — пробормотал я под нос, увидев, что над горелкой расцвел прозрачный цветок голубого пламени. В моем далеком детстве сосед, запойный алкаш, показывал мне примитивный самогонный аппарат, сварганенный из двух кастрюль и миски. Кто бы мог подумать, что сейчас это нехитрое знание если не спасет, то хотя бы, продлит мне жизнь. Зачерпнув ведром на веревке соленой забортной воды, я наполовину наполнил кастрюлю, и водрузил на плиту. В кастрюлю опустил миску, она закачалась на поверхности воды, затем накрыл кастрюлю крышкой, выпуклой стороной вниз. Сверху на крышку я поставил вторую кастрюлю, и зажег огонь.
Вода в кастрюле кипела, я убрал огонь на минимум, чтобы через оставленную дырочку вырывалось как можно меньше пара. Заглянул внутрь — пар, сконденсировавшийся на перевернутой крышке, по капельке стекал в плававшую миску, за полчаса миска наполнилась на две трети. Слив полученную пресную воду в бутылку, я долил в кастрюлю свежей воды, а в верхней полностью сменил. Проблема с питьевой водой решена, пока есть газ, у меня будет вода. Насколько хватит газа, я старался не думать.
Когда мы последний раз выходили на яхте в море, у Марины порвался пакет с продуктами, и его содержимое высыпалось на пол в жилом отсеке. Понятно, что все вымести не удалось, да никто особо и не старался. Настил на яхте был собран из деревянных реек, сбитых решеткой, я отодрал эти рейки, и аккуратно собрал все, что под ними было, набралось немного крупы, успевшей засохнуть кукурузы, какие-то огрызки сухофруктов. Я ссыпал все на стол, отделил явно несъедобные, гнилые куски, остальное аккуратно сложил в банку с завинчивающейся крышкой. Пошарив по углам, нашел десяток обгрызенных куриных костей, Дик, пес Вишневецкого, вечно растаскивал еду по углам. Теперь остатки его пиршества пополнили мои запасы продовольствия. Настоящей находкой стала банка кильки в томате, которую я обнаружил под раковиной.
Я растягивал еду и воду, как мог, варил супчик — бросал в кастрюлю жменю крупы, кильку, крошил растолченную куриную кость, полчаса варил, и быстро глотал. Вкус у варева был отвратительный, но в моем положении выбирать не приходилось. Конечно, этого было недостаточно, на третий день я уже с трудом поднялся с койки. Глядя в зеркало, я видел там исхудавшего, обросшего, незнакомца с лихорадочно горящими голодными глазами. Перебарывая лень, брился забытой кем-то одноразовой бритвой, раздевшись, обливался холодной морской водой, но через неделю голодного сидения и на это уже сил не хватало. Дни я проводил на корме, пытался рыбачить, но так ничего и не поймал. Сидел, смотрел на море, и думал, думал…
Мысли меня посещали невеселые, мрачные. Было отчего загрустить — я потерпел неудачу по всем фронтам, упустил все шансы, что судьба мне давала. Друзья убиты, дело, которому отдано столько сил, проиграно, пацан, который был мне как сын, предал. Горше всего было осознавать правоту Джека. Он говорил, что будущего у нас нет, и только теперь я понял, насколько он был прав. Песец дал нам свободу, мы могли построить свою жизнь так, как захотим Весь мир лежал у наших ног. И как мы ее использовали? Чуть только перспектива смерти от холода и голода отодвинулась, мы стали заниматься любимым делом людей с древних времен: воевать. «Свобода от» не дала нам ничего, «свободу для» мы использовали для разрушения и убийств. Люди действительно тупиковая ветвь, будущее за индиго. Иногда я ловил себя на злорадной мысли, что Эран ничего не добился, индиго все равно не останутся. Они уйдут от людей и построят свое общество, подальше от стада злобных обезьян с отвертками. Индиго ушли бы и от нас, а уж от фашиста Барзеля и подавно уйдут. Заставить их остаться он не сможет, а предложить им нечего, что он может им предложить? Ударный труд на благо чмуликов? Впрочем, что мне до этого, моя жизнь кончена. Ну, протяну еще недельку-другую, и все, конец истории.
