услышать интересный рассказ.
Хозяин, однако, откровенничать не стал. Замялся, промямлил как-то неопределенно:
– Да так, всем понемногу. В основном бизнес…
– Бизнес? – Девушка удивилась еще больше. – Нефть? Финансы? Водка?
– Вер, ну не могу я тебе сказать, не пытай, а? – попросил Головастик. – Обычный бизнес, не очень легальный…
– А, ну ладно, не говори, – поскучнела Ника. – И так ясно.
– Что тебе ясно? – взвился вдруг Вовчик. – Ты по-прежнему думаешь, что я людей похищаю? Да это, клянусь, в первый раз!
Девушка оскорбленно молчала.
– Вер, ты обиделась, что ли? – хозяин расстроился. – У меня бизнес интеллектуальный, понимаешь? Разрабатываю всякие схемы, обеспечиваю прикрытие больших денег. Охраняю интересы наших во Франции, а французов – у нас. Ясно?
– Ясно, – грустно вздохнула гостья. – Ты не бандит, ты – мафиози.
– Можно сказать и так, – подумав, согласился Вовчик.
В дверь тихонько поскребся Горилла:
– Босс, звонят!
– Извини, дела, – бросил хозяин и вышел. Вернулся он быстро и довольно веселый.
– Слушай, там твоя грымза паникует! Кореша моего в Карибском море на яхте достала. Орет, что сорвали ей операцию, что не тех украли!
– И что, – заволновалась Ника, – тебя теперь убьют?
– За что? – опешил Вовчик.
– Как за что? Украл не тех. У вас же с этим строго…
Он расхохотался, довольно отхлебнул чаю:
– Нет, Вероника Владиславовна. Не родился еще тот человек, что на Вована Орского руку поднимет!
Ника посмотрела на его самодовольную физиономию и неожиданно поняла, что там, в неведомом ей мафиозном клане, он, Щелкунчик, и есть самый главный. Отчего-то снова стало страшно. Правда, не сильно, а скорей уж так, по привычке…
– Слушай, Веруня, – земляк сыто и благостно щурился, разомлев от горячего крепкого чая, – а ты-то в Москве как оказалась? И эта, Гена твоя, она кто?
– Я? – переспросила Ника. – Гена?.. – задумалась, вспоминая. – Понимаешь, я – модельер. От Бога…
Самый первый ее модельерский опыт случился лет в восемь, перед Новым годом. Бабуля накрахмалила ей на утренник марлевую «снежинку», обшитую елочным дождиком. Ника нарядилась и долго крутилась перед зеркалом, восхищаясь собой, красавицей. В этот момент в дом вбежала кошка Мышка с кровоточащим ухом и располосованным чьими-то злобными когтями боком. Ника, тогда еще, конечно, Верочка, схватила кису на руки, принялась утешать и гладить, а потом, как обычно, решила полечить кошачьи раны зеленкой. Смазала, подула, чтобы Мышке не щипало, и стала баюкать бедное животное.
– Веруня, – вошла бабуля, – одевайся, пора! Девочка радостно засуетилась.
– Дочка, что с костюмом? – Бабулины гла за просто вылезли из-за очков. – Ты вся в зеленке!
Вероника подошла к старенькому трюмо, оглядела себя и разрыдалась.
– Все! Все! – приговаривала она. – Меня не возьмут в снежинки! Зеленого снега не бывает!
– Переодевайся, – строго сказала бабуля. – Форму надевай. Сама виновата!
Продолжая рыдать, Верочка совершенно определенно сообщила, что ни на какой утренник она не пойдет. Потому что – самая несчастная на свете.
Бабуля, поуговаривав, ушла. Ей, как учительнице, не идти было нельзя.
Вероника, которая даже в младенчестве плакала часто, но коротко, тут же успокоилась и стала еще активнее крутиться перед зеркалом. Через пять минут вся крахмальная юбочка была сплошь усеяна яркими зеленочными горошинами. Между ними девочка добавила лилово-малиновых пятнышек какого-то другого лекарства и сбрызнула все это дело сверху йодом, который дал желто-коричневую кисею. На белокурые кудряшки выдумщица нацепила сразу три капроновых банта – красный, желтый и синий. Получилось очень нарядно!
– Верочка, – встретила ее учительница в школьном спортзале, – что это за костюм? Бабушка придумала? Как называется?
– Лето, – скромно потупилась девочка.
– Дети! Все посмотрите на Верочку! – вывела ее учительница под самую елку. – Она пришла к нам из солнечного кувандыкского лета. И теперь у нас на утреннике среди зимы есть настоящая цветочная полянка!
Дети загомонили, обступили, стали трогать руками разноцветную юбочку. Даже песни хороводные петь перестали. Бабуля, стоявшая в сторонке, увидав внучку, сначала онемела, потом протерла глаза, но близко подходить не стала – так и улыбалась в сторонке.
Утренник пошел своим чередом, и Дед Мороз мало того что сделал вид, будто тает от жары рядом с Верочкой, так еще и вручил девочке кроме обычного кулька с подарком еще и специальный приз – новый дневник. За самый лучший карнавальный костюм.
Когда победительница шла получать приз, все дети ей громко хлопали. Верочке это ужасно понравилось! Тогда-то она впервые поняла, как хорошо быть знаменитой. В то время она начала потихоньку шить. Сначала придумывала наряды куклам, а потом стала кое-что делать для себя.
Тем более что на уроках домоводства в школе учили, как правильно.
Это уже потом, став старше и умнее, она твердо решила, что будет именно модельером, или, как она сама говорила, кутюрье, именно так, с прононсом, грассированием и длинным оконечным «Е», переходящим в восторженное «О-О».
Ко времени окончания пединститута Ника вовсю сама конструировала наряды, не отставая от новейших веяний ни на йоту! Допустим, сшила на лето сиреневый балахон. Просто взяла отрез штапеля, завалявшийся у бабули, разрезала на два прямоугольника, стачала по бокам, оставив прорези для рук, то же самое сделала на плечах. Кувандыкские подружки ее на смех подняли: шить не умеешь – не позорься! Ника, однако, стойко отходила в своем изобретении всю жару.
А на Рождественских встречах по телевизору сама Пугачева явилась при всем народе именно в таком балахоне. Только в расписном. «Батик» называется.
– Бабуль, смотри, – поразилась Ника. – У меня слизала!
– Дочка, – построжела бабуля, – ты на Пугачиху-то не греши! Когда ей наряды себе шить? Ее одевает этот, маленький такой, патлатенький…
– Юдашкин, что ли?
– Вот! – кивнула бабуля. – Он!
– Где интересно Юдашкин мог мой балахон увидеть? Разве он у нас в Кувандыке был?
– Может, и был. Инкогнито… – Бабуля задумалась. – У Гоголя Николая Васильевича такой случай хорошо описан. Или подсмотрел кто, да и доложил. Наши-то, кувандыкские, в Москве часто бывают. Могли на концерте Пугачевой рассказать, когда букет дарили. А уж она Юдашкина надоумила. Под балахоном-то никакой жир не видно! Ей небось диеты опостылели хуже смерти!
Или еще был случай. Поехала Ника с девчонками в соседний город, Медногорск, на цыганский концерт. Подруга Катя надела белые брюки. Автобус на ухабе сильно мотануло, и Катька, не удержавшись, проехала белоснежным джинсовым боком по заднему сиденью. А там кто-то кусок березовой жвачки оставил. Ну, черной такой, как гудрон, которую в деревнях для очистки зубов старые бабушки варят.
Жвачка на жаре расплавилась, к дерматиновому сиденью прикипела. Потому и отпечаталась на белых Катиных джинсах черной липкой полосой.
– Все, сходила на концерт! – разревелась Катька. – Джинсы выбрасывать надо, мать убьет!
Заскочили к медногорской подружке – застирать. Никак!
Вероника чуток поразмыслила, взяла ножницы – все равно джинсы выбрасывать, – вырезала
