Лень ему было, толстому борову, хоть пяток минут с ними посидеть, когда разговор о деле шел. Как я поняла, только на коньяк приходил. Засосет стакашек, перекинется парой фраз – и к себе в каюту. А страна – лети себе в тартарары. Плевать. Вот и еще одно отличие: у журналиста сердце от боли за отчизну разрывается, а писателю – трын-трава!
Отдельно следовало решить вопрос с Боковым. Чтоб не носился как оглашенный по атомоходу, разыскивая пропавшую любимую. С него станется. Творческая личность, истерический тип. Еще выкинется за борт в пылу горя, решив, что я его бросила, разыскав Чурилина.
На Чурилине-то я сыграла. Скромно оповестила Антошу, что пойду искать Павлика.
На самом деле, когда все закончится и я припру к стенке подлых путчистов, Антону придется сказать правду. Скромно так изложу цепь событий и предложу именно эту ситуацию с мятежным ледоколом сделать основной сюжетной линией будущего блокбастера об Арктиде. Это же находка! То есть действие будет происходить как бы в двух временных измерениях: прошлом и нынешнем. Типа, подлые заговорщики мечтают заняться переустройством мира, захватывают атомоход, начиненный ядерным топливом, и угрожают мировому правопорядку. С ними вступает в неравный бой влюбленная пара – красавица журналистка и знаменитый художник. Он раскрывают коварные планы и путают мятежникам все планы. То есть спасают мир, который находится буквально на волосок от гибели.
Так, стоп. А при чем тогда Арктида?
Да при том!
На помощь отважным путешественникам приходят древние жители Арктиды, которые на самом деле никуда не исчезли, а пребывают в четвертом измерении, дожидаясь своего часа. Но поскольку планете Земля грозит гибель, арктидцы, то бишь гиперборейцы, вмешиваются в ход событий, конечно же на стороне наших, то есть в данном случае меня.
Как все это произойдет, пока неясно. Потом придумаю.
Что, не купится Боков на такой поворот сюжета? Еще как купится! Ноги мне целовать станет от восторга! А в титрах мы напишем: «Фильм основан на реальных событиях».
Голливуд вздрогнет. Да что там Голливуд! Мир встанет на уши!
Короче, я догнала Антошу с капитаном, которые все еще продолжали обзорную экскурсию по «Ямалу», отозвала в сторонку и сказала, что поищу Павлика. Боков сначала дернулся: типа, я с тобой, а потом обмяк. Ясно, после того как я напомнила, что Чурилин никого не хочет видеть, и если поймет, что я не одна, вообще забьется в какую-нибудь щель и меня посчитает предательницей. Наносить же надежде мировой живописи жестокую моральную травму мне, как представителю самой гуманной профессии, никак не хочется.
– Дашуня, но ты надолго-то меня не покинешь? – жалобно проговорил Боков и нежно поцеловал меня в лоб.
– И не надейся! – чмокнула я его ответно в кончик носа.
Чурилина, конечно, и в самом деле пора было бы найти, но, с другой стороны, куда он на фиг денется с подводной лодки? В смысле с ледокола? Не могу же я дело государственной важности поставить ниже личных интересов? Вот именно.
А с Антошей мы поженимся прямо на церемонии «Оскара». Так и придем туда: я – в роскошном подвенечном платье, а он в белом смокинге. Пусть знают.
Когда путешествующий народ дружными рядами повалил в сторону ресторана – на ужин, мы с Рыковым тихо проникли в комнату отдыха. Дима отодвинул от стены кресла, вытянул из-под центрального столика круглый ковер, впихнул его в образовавшуюся щель. Я угнездилась среди шерстяных складок, пробуравила себе смотровое окно, и Рыков прикрыл меня свободной полой ковра. К операции по внедрению в самое логово заговорщиков все было готово.
– Ну, я пошел? – неуверенно спросил писатель. – Может, еще на ужин успею.
Нормально, да? Один – в засаде, рискуя здоровьем и жизнью, а второй пойдет пузо набивать. А на шухере кто останется? А если мое убежище раскроют? Придет, допустим, уборщица, комнату пылесосить. Где ковер? Нету. Примется искать. И найдет. Что я скажу? Что у меня каюта маленькая и я тут поспать решила?
– Нет уж, дружочек, – строго сказала я, – никакого ужина. Стой у двери и никого сюда не впускай.
– Как это? – оторопел живой классик. – Вообще никого?
– Вообще.
– А ты тут что, одна лежать будешь?
– Нет, с тобой.
– Так я же за дверью.
– Идиот. Наоборот. Всех впускаешь, никого не выпускаешь.
– Даш, – заныл он, – ты что, издеваешься? Я от волнения соображаю плохо.
– Заметно.
– Так что делать-то?
– Сначала никого не впускаешь, типа, комната отдыха закрыта на дезинфекцию.
– А кого тут нашли? Тебя?
– Какая разница? Клопов, тараканов, змей ползучих.
– Даш, тогда все туристы разбегутся. Иностранцы, они же, знаешь, какие пугливые. И эти, наши, бонзы сраные, если услышат про тараканов, сюда ни за что не зайдут.
– Ладно, скажешь – влажная уборка. Перед полюсом – положено во всем чистом. Морская традиция.
– Так и мне переодеться надо?
– Успеешь.
– Ага. А потом?
– А потом впустишь.
– Здрасьте! А уборщицу где взять?
– Чего тут убирать? И так чисто.
– А я что говорю? Нет тут тараканов!
– Так, или ты включаешь мозги, или вообще пошел на фиг!
– Ладно, – согласился Рыков. – Пойду.
– Куда! – Я от злости так дернула этого придурка за рукав, что он не удержал свою толстую задницу на ручке кресла и ухнул в конспиративную яму. Прямо на меня.
От мгновенной гибели путем перелома всех костей сразу меня спас ковер, в который я была упакована. Но боль от удара была такой, что я перестала не только видеть и слышать, но и говорить.
Из всех доступных органов чувств у меня работала только дыхалка, и то плохо, со свистом и хрипом.
– У-у-у… – прохрипела я, ловя открытым ртом бесстыдно отсутствующий воздух.
– Дашка… – вдруг также тяжело задышал мне в ухо Рыков. – Меня стресс так возбуждает! Я просто зверем становлюсь! Давай трахнемся!
– У-у! – еще более возмущенно прохрипела я, пытаясь спихнуть с себя тяжелую тушу.
Туша не спихивалась, наоборот. Торопливые руки Рыкова, оказавшиеся на удивление проворными и умелыми, быстро расстегивали на мне адидасовские штаны и уже елозили по моим бедрам, пытаясь проникнуть непосредственно под трусики.
– Идиот! – наконец выплюнула я комок удушья, перекрывающий горло. – Отстань! Щас заору на весь ледокол!
– Не заорешь, – уверенно сообщил Рыков, присасываясь к моему рту.
Дальнейшая борьба происходила молча и оттого была еще более ожесточенной. Умом я понимала, что шансы неравны и этот козел в любую секунду может мной овладеть. Но честь, моя девичья честь, мое чистое незамутненное пороком мировосприятие требовали сражаться до последнего и уж если пасть жертвой насильника, то только в бессознательном состоянии.
Мое сопротивление сильно сковывал жесткий ковер, и этот же ковер служил просто отличную службу развратнику, поскольку внутри ярких узоров я лежала, как кукуруза в банке или как стреноженная на водопое лошадь. Он как-то умудрился прижать моей же спиной мои же руки, придавив меня толстым как
