Любовь Ксении Дмитриевны

Словом, выезжай только в случае согласия на оба мои предложения.

Смотри же не напутай!

Ты пишешь, что записана кандидаткой на службу в пяти советских учреждениях? Тогда не лучше ли мне приехать к тебе, если ты к моменту получения этого письма будешь уже на должности? Это было бы еще лучше. Напиши мне, хватит ли нам на двоих одного твоего жалованья? Словом, отвечай не медленно на все вопросы. С нетерпением жду. Геннадий'.

'P. S. Одного побаиваюсь: не научила ли тебя за это время Москва теории и практике свободной любви?'

XII

– Гаша! – держа в руках свежее письмо от Геннадия Павловича, с болью и радостью в голосе вскричала Ксения Дмитриевна и, заливаясь слезами, упала на плечи остолбенев шей Гаши. – Я от вас уезжаю…

И она так долго плакала, не выпуская из своих объятий Гашу, точно задалась целью выплакать все слезы, накопившиеся у нее в Москве за эти два с половиной года…

В тот же день, вечером, по пути на Курский вокзал, на углу Мясницкой улицы, Ксения Дмитриевна сошла с извозчичьей пролетки, поднялась по ступенькам в помещение Главного почтамта и отправила в Харьков на имя Геннадия Павловича срочную телеграмму:

'Согласна. Выезжаю сегодня. Твоя Ксения'.

Комментарии

(М. В. Михайлова)

ЛЮБОВЬ КСЕНИИ ДМИТРИЕВНЫ Впервые: 'Недра'. Литературно-художественный сборник. Кн. 7. М., 1925. Печ. по изд.: Никандров Н. Любовь Ксении Дмитриевны. Рассказы. М., 1926. Вскоре после выхода повесть была переведена на польский язык.

В хранящемся в ОР РГБ (Ф. 784. Карт. 10. Ед. хр. 18) варианте главы имели названия: 'Неожиданная встреча' (1), 'Дача в лесу' (2), 'Валерьян Валерьянович' (3), 'В доме шоферов' (4), 'Андрей Птицын' (5), 'Новая жизнь' (6), 'Любовная философия Геннадия Павловича' и др. Однако в окончательном варианте автор отказался от заголовков, хотя само деление на главы было сохранено, так как сам Никандров придавал большое значение 'четкому делению текста' (См. письмо Н.Я.Москвину от 2 мая 1961 г. – РГАЛИ. Ф. 2592. Оп. 1. Ед. хр. 124). Повесть также подверглась автором значительно му сокращению. Были исключены, например, следующие рас суждения Геннадия Павловича о любви: 'На самом деле, что такое любовь? Где точные очертания границ этого расплывчатого неуловимого чувства? Любовь как нечто возвышенное, исполненное таинственного содержания отходит в область преданий. И скатертью ей дорога. Нам не нужны чувства туманные, загадочные, которыми мы не в состоянии овладеть <…> ты предаешься скорби о том, что наша связь так скоро оборвалась! Как скоро? Разве это скоро? Мы с тобой прожили целых 6 лет! Тебе этого мало? Ты не ребенок, должна понимать, что вечного счастья нет. Кроме того, подумай о том, сколько на этом свете женщин одиноких, интересных, прекрасных, достойных, ко торые даже такого короткого счастья не вкусили, которое я дал тебе!' – и т. п.

Рецензентами отмечались 'ценные бытовые и психологические штрихи', которыми обрисован 'сам по себе довольно любопытный и острый с социально-бытовой стороны эпизод'  [ЗоричА. – 'Правда'. 1925. No 221. 27 сентября). Заметив, что 'сама по себе тема повести не так уж плоха', в духе распространенных в 20-х годах романов 'перевоспитания' истолковал ее содержание А. Лежнев: 'Из бывшей барыни, не знающей труда, советская действительность выковывает женщину самостоятельную, умеющую работать, уважающую труд' (Литературные за метки. – 'Печать и революция'. 1925. No 8). Однако уверенности, что именно эта идея положена в основу повести, у критика не было. Но свое сомнение он объяснил неудачей автора, его непониманием процесса перековки и перевоспитания буржуазных элементов: 'Вещь заканчивается так, что идея ее обращает­ся в собственное отрицание', то есть 'новая женщина', забыв об обретенной ею социальной роли, по первому зову возвращается к семейному очагу. Критик даже признает, противореча своим предшествующим утверждениям, закономерность подобного финала, но выяснить, в чем же причина происшедшей 'рокировки' идей, не пытается. Трактуя образ Ксении Дмитриевны как иллюстрацию к 'борьбе женщины за принадлежащее ей место в новом быту', критик Д. Горбов утверждал, что писателю еще далеко до создания образов 'целостного социально-психологического реализма', что у Никандрова разработка интеллигентской психологии, описание превращения ее 'в активную трудовую' носит 'упрощенный характер' (Новая женщина в литературе. – 'Известия'. 1928. No 59. 9 марта).

На неубедительности перерождения Ксении Дмитриевны настаивал А. Зонин ('Октябрь'. 1925. No 11). 'Из строк выпирает, что барыня есть барыня и запросы у ней духовные – 'другой среды'… а люди физического труда – Гаша и муж ее (коммунист) шофер Андрей – грубые, неотесанные мещане', – писал он, видимо, не догадываясь, что в намерение Никандрова не входило изображать 'рабочее' окружение героини как среду, способную целительно воздействовать на человека. Угол зрения, под которым изобразил Никандров 'новый быт и новых людей', не устроил и Л. Войтоловского, укорившего писателя за то, что, стремясь 'придать своим вещам нарочитую советскую злободневность', тот рассматривает действительность 'в щелочку', схватывает ее 'на лету' ('Новый мир'. 1926. No 3). Некоторые же критики, отождествив точку зрения героини и автора, утверждали, что для писателя Гаша и ее муж – 'милые и простые люди' – являются носителями 'неприкрашенной народной правды' (Юргин Н. – 'Красная новь'. 1925. No 8; Зорич А. – 'Правда'. 1925. No 221. 27 сентября; Войтоловский Л. – 'Новый мир'. 1926. No 3).

Как и в случае с появившейся позднее повестью 'Пешком вокруг Крыма', писателя заподозрили в сочувствии к 'мещанской идиллии', отсутствии критического отношения к изображаемому, намерении создать 'песнь' торжествующей пошлости [Николаев Я. рец. на 'Недра'. Кн. 14. – 'На литературном посту'. 1928. No 7). Как видим, сложное отношение автора к своей героине – смесь сочувствия, жалости, негодования и презрения, окрашенных нотой понимания, – никто из критиков уловить не смог.

С. 87. Наркомздрав – Народный комиссариат здравоохранения (центральный орган государственного управления от дельной сферой народного хозяйства).

С. 98. Фильдекос – крученая пряжа из хлопка, имеющая вид шелковой нити.

С. 117. Тихон (в миру – Василий Иванович Беланин, 1865-1925) – патриарх Московский и Всея Руси (с 1917). Выступил против декретов об отделении Церкви от Государства и об изъятии церковных ценностей. Арестован в 1922 по обвинению в антисоветской деятельности. В 1923 обратился к духовенству и верующим с призывом сохранять лояльность по отношению к советской власти. В том же году выпущен из тюрьмы, находился под домашним арестом.