буянят?..
По мере того как жизнерадостная Гаша получала от Ксении Дмитриевны хвалебные отзывы о своей квартире, лицо ее все более разгоралось, руки-ноги ходили, зад выпирался, как бараний курдюк.
– Теперь обойдемте, посмотрите, что у нас есть из мебели, – когда осмотр комнат был закончен, с особенной веселостью предложила она, и по ее играющему лицу было видно, что за эту вторую часть осмотра она заранее была спокойна. – Эту новую английскую никелированную полуторную кровать с пружинным матрацем дали мужу из мебельного депа на выплату, понемножку вычитают из жалованья, – объясняла она присутствие у себя в доме каждой хорошей вещи, и на лице ее светилась уверенность, что Ксения Дмитриевна, как бывшая барыня, лучше других сумеет оценить высокое качество ее обстановки. – За этот буфет окончили выплату еще в прошлом году, семнадцатого февраля. Вы что смотрите
– Я смотрю, – щурилась Ксения Дмитриевна на буфет, – он не дубовый?
– Нет, не дубовый. Только под дуб. С дубовой наклейкой. Дубовые хуже: скорее потрескаются, очень тяжелые… Этот гардероб с зеркальной дверью взяли по случаю у одного поляка, когда он уезжал в Варшаву: деньги пришлось по всей коммуне по мелочам набирать… За диван и за мягкие креслы еще и сейчас частному комиссионеру выплачиваем, каждый месяц приходит, надоел, а отказаться от хорошей мебели, упустить ее другим было жаль… Этот портрет на стенке Андрея, когда он был до службы, это его же, когда он был на службе, это когда женился, это когда потом, это когда сейчас. А это я, когда была еще невестой, это когда была в положении первым дитем, это снятая на кар точку уже с дитем, это когда была в положении вторым дитем, это когда благополучно разрешилась от бремени вторым дитем. А на этой карточке мы все вместе снятые, семейная, за одну два с полтиной дали… Да, еще вот про эти часы ничего не рассказала. Часы эти мужу по билету достались. У мужа в гараже шоферы между собой билеты на эти часы тянули, кому на счастье достанутся. В первый раз, как тянули, одного с фальшивым билетом поймали, очень сильно избили, не мог на ноги встать, на машине домой приставили. Когда тянули во второй раз, часы мужу достались. Часы хорошие, бой сильный, но мне не очень нравятся, бывают лучше, с кукушкой, но те дороже, а то еще бывают – во время боя из этой башни черт с рожками выскакивает и на все стороны рожи кривит, но те еще дороже…
Гаша, когда вышла в переднюю, растерянно остановилась, передохнула, подумала.
– В комнатах, кажется, все осмотрели, теперь пройдем в кухню. Там тоже можете кой-чем поинтересоваться. Там тоже на столах да на полках хорошенькие вещички есть…
Из кухни прежним порядком – Гаша впереди, Ксения Дмитриевна позади – они опять проследовали в первую комнату, оттуда в спальную…
– Мы с мужем почти что каждую получку что-нибудь приобретаем, – рассказывала по пути Гаша. – Деньги все равно так разойдутся, а это по крайней мере вещи. Скорей в харчах себе стесняем, а хорошую вещь, если попадется, никогда не упустим. Ни у меня, ни у моего Андрея раньше ничего не было. Все это мы с ним вместе нажили. В деревне все смеялись надо мной, когда я за него выходила. 'Дура ты, дура! За кого ты выходишь? Только за одного мужика? А где же его вещи?' Сродственники плакали. А-а! – вдруг засияла Гаша особенной улыбкой счастливой матери и указала гостье на пол: – Вот вам мои дети!
И Ксения Дмитриевна увидала в углу спальной, на полу, на истертом ковре, среди множества разбросанных в беспорядке игрушек, двух маленьких хорошеньких большелобых девочек.
Старшая, трех лет, с нежными, желтыми атласными волосиками, с широким голубым бантом на макушке, одетая в темно красное с белыми вишенками платьице, сидела на полу и пухленькими ручками укладывала в кукольную плетеную кроватку свою глазастую, с отколотым носом, 'Катьку'.
Младшая, одного года, еще совсем без волос на нежной угловатой голове и потому больше похожая на мальчика, тол стая, налитая, точно нафаршированная, в одной куцей белой рубашечке, стояла на четвереньках над самой кроваткой 'Катьки', как собачонка, и с интересом наблюдала за аккуратной работой сестренки.
– Здравствуйте, девочки! – обратилась к ним с улыбкой Ксения Дмитриевна.
– В-вот! – вместо ответа, сидя на полу, задрала вверх одну ножку старшая и показала гостье на свои новые тупоносые башмачки. – В-вот! – придерживала она обеими руками задранную ножку, точно нацеливаясь из нее в гостью, как из ружья. – Мои!
– А-а! – еще не умеющая говорить, резко, по-зверушечьи, прокричала, обращаясь к незнакомке, младшая. – Ава! – синими закоченелыми лапками ухватила она, как сестра, за одну свою ножку и нацелилась в гостью таким же хорошеньким новым сапожком.
Мать пожаловалось любя:
– Прямо наказание с ними! Ничего нельзя покупать им поврозь: что одной купишь, то непременно покупай и другой. Иначе слезами изведут.
Познакомившись с квартирой, с вещами, с детьми, уселись на мягкий диван с малиновой обивкой, начали беседовать.
Вспомнили о прошлом… Обменялись мнениями относительно настоящего…
Припомнился Ксении Дмитриевне вчерашний разговор на даче о муже Гаши.
– Гаша, – спросила она, – ваш муж партийный?
– Да, коммунист, – легко и просто ответила Гаша, точно ее спросили, брюнет ее муж или блондин.– Коммунист, только не страшный, – улыбаясь, прибавила она, видя смущение Ксе нии Дмитриевны. – И вы его не бойтесь. Я знаю, что он понравится вам. Вы даже не поверите, когда увидите его, что он коммунист: такой смирный. Другой раз курицу попросишь за резать, и то откажется и глаза затулит, чтобы не видеть, как режут другие. Это, говорит, душегубство.
– Вот как! – вырвалось из уст Ксении Дмитриевны восклицание удовольствия.
Гаша, улыбаясь, продолжала:
– Он даже 'Политграмоту' за целый год не может до конца дочитать. Как сядет с ней в мягкое кресло, которое у поляка купили, так и заснет: книжка, раскрывшись, на полу лежит, а он на боку в кресле спит. Так что опасности большой от него не может быть. А так пускай пока побудет в партии.
Ксения Дмитриевна рассмеялась.
Несколько минут спустя Гаша усадила свою гостью за специально для нее приготовленную яичницу на ветчинном сале.
Ксения Дмитриевна ела и во всем чувствовала глубокую искренность Гаши.
– У вас хорошо, Гаша, мне нравится, – говорила она, сидя за столом, за яичницей, и умиротворенными глазами осматриваясь вокруг.
– Вот и оставайтесь у меня жить, если вам нравится, – улыбнулось Гаша, закусывая вместе с гостьей.
– А как посмотрит на это ваш муж?
– Андрей? Как он посмотрит? Никак. Ему что? Ему главное – лишь бы я не меньше шитвом зарабатывала. А при вас я, безусловно, заработаю больше. У меня дети больше полови ны времени отнимают. А если вы согласитесь за ними присматривать, тогда я смогу в два раза больше заказов на белье набирать.
– А заказы есть?
– У меня? Сколько хотите.
Ксения Дмитриевна, взволнованная предложением Гаши, встала и зашагала из угла в угол по комнате.
– А как я старалась бы, Гаша, быть вам полезной! – проговорила она мечтательно и остановилась посреди комна ты с вдохновенным лицом. – Я не только смотрела бы за вашими детьми, я бы делала в вашем доме решительно все, чтобы вы могли отдаться всецело шитью!
– Ну что же, – сказала Гаша, убирая со стола. – Вот давайте и сделаем между собой союз.
Ксения Дмитриевна подняла вверх свои черные, жгучие глаза.
– Знаете, Гаша, что?
– Ну? – остановилась Гаша на пути в кухню с алюминиевой сковородкой из-под яичницы.
– Я согласна, – ответила Ксения Дмитриевна. – Только боюсь, ваш муж не согласится.
– А чем же вы ему помешаете? – пробежала Гаша в кухню и тотчас же вернулась обратно. – Он все равно никогда не бывает дома: то на работе, то сверхурочные выгоняет, то на собраниях. Я знаю: раз я согласна, то и Андрей согласится. Вот увидите. Он скоро должен прийти.
