и как строится новый дом на отведённом ему участке, и что новой школе оборудования не хватает. Всё видит, до всего ему дело есть.
Но за всем тем, за папиросным дымом совещаний, за шелестом бумаг и разбором ежедневных дел видит и маленькую, в две нары избушку на не тронутой пока ещё лесной речке Игобле, километрах в десяти от новой линии узкоколейки, где вольготно дышится и ему, и двум его лайкам, с которыми проводит он там весь свой отпуск: две недели осенью, когда кончаются работы на торфяных полях, и две недели весной, с началом тяги, когда работы ещё не начаты.
И там же, под говор раскачивающихся под ветром деревьев, пишет свои никому почти не известные стихи о пустынных, замирающих болотах, выгонах лешего, на которых обгладывают горькие побеги тёмные с подпалинами лоси, о кровавых следах на первом снегу, проступающих ягодами клюквы, и о песне торжествующей любви, которую самозабвенно поёт встающему солнцу грузный чёрный глухарь…
Нет, совсем он не прост и не лёгок, этот человек, хотя с той давней встречи порядочно и «соли» съедено было вместе, и выпито водки, да и мои первые раскопки на Польце проведены были за счёт его строительного управления. В этом году, по сути дела, мы только продолжаем то, что было начато несколько лет назад, хотя финансирует нас уже другое предприятие, к которому «по наследству» отошло строительство станции на Польце.
Устроившись сзади меня на кочке, из которой поднимался полусгнивший пень в три кривых ствола ольхи, Королёв курит, изредка спрашивая о новых книгах, вышедших за зиму в Москве, о планах на лето, о наших раскопках, с которыми оказался так крепко связан. Паузы всё длиннее, словно ему трудно говорить, и вот, обернувшись, я вижу, как, забыв о папиросе, он весь отдался чему-то своему, отрешённо смотря на пустеющую к вечеру реку, на солнце, которое ныряет в лохматую чёрную гряду леса, на приткнувшиеся у берега лодки… Потом разом, словно что-то решив, встал, кивнул — пока! — и шагнул в лодку.
6
Кончились праздники.
Вчера, когда все гости уже разъехались по домам и река заметно опустела, Роман занялся лодкой. Он долго ходил вокруг, колупая ногтем отставший вар, подтаскивал и колол поленья, разжигал костёр, и всё это медленно и основательно, словно начинал дело важное, длиться которому не один день и даже не месяц.
Мы это поняли сразу и принялись помогать. К вечеру лодка была готова.
Сегодня мы спустили её на воду, покрутились возле дома, отмечая набегавшие из пазов струйки, и решили отправиться на озеро. С нами поехал Павел, младший сын Романа, работающий машинистом на торфопредприятии, прихватив с собой старую отцовскую острогу.
Я медленно гребу, иногда встаю на корме в рост и отталкиваюсь веслом как шестом, потому что течение быстрое и норовит развернуть тяжёлую лодку, ткнув её носом в берег. Павел стоит на носу, держит наперевес древко, вглядывается в воду, и частая гребёнка остроги готова вот-вот нырнуть, чтобы вонзиться в спину неосторожной плотвы.
В лодках, что встречаются на пути, — местные ребятишки. Вчера и позавчера рыбу ловили их отцы. Сегодня они, натянув отцовские ватники и перепоясав их кто ремнем, а кто просто верёвкой, важно, с достоинством сплёвывая сквозь зубы, ведут лодки вдоль полузатопленных берегов, всматриваясь в прибрежную траву. Они плывут без весла, отталкиваясь древком остроги, толкают лодку вперёд, быстро перехватывают древко и резко и часто тычут гребёнкой под берег. Время от времени они сбрасывают в лодку с острых зубьев одну, а то сразу две рыбины. Это называется «ловля на тычок» — ловля древняя, как сама Вёкса.
Конечно, острога — не лучший способ ловли, а теперь и вообще относится к числу запрещённых орудий, но здесь ею пока ещё пользуются.
Вчера Павел тоже колол плотву, но сегодня он шарит глазами по заводям.
— В заливчик подгони, правей, — говорит он мне хриплым шёпотом и переступает с ноги на ногу.
Справа в заливчике мелководье и сухой тростник. И, поворачивая лодку, я вижу, как кто-то ворочается там в воде возле кустов, всплескивает и по заводи бегут в стороны большие круги. Мы подходим медленно, осторожно, стараясь не шевелиться, не стукнуть ненароком веслом о борт.
Павел поднимает острогу, выносит её вперёд, я налегаю сильнее на весло…
— А-а, стерва!
Он вскрикивает коротко и хищно, изо всей силы бьёт острогой в шевелящуюся воду и наваливается на древко так, что лодка вот-вот черпнёт бортом. Балансируя, упираясь в дно веслом, я пытаюсь удержать её на месте. Вадим перегибается через борт, древко остроги скрипит, гнётся, огромный хвост взбивает грязную муть, и над водой у борта появляется плоская темно-зелёная щучья голова, беззвучно разевающая хищную зубастую пасть.
Не подворачивая рукавов, мешая друг другу, по локти мокрые, втаскиваем чудовище в лодку.
Щука большая, с метр, тяжёлая и скользкая. Она продолжает биться и на дне лодки, пока Павел не оглушает её прихваченным для этого поленом.
— Ишь, зубастая… Килограммов на двенадцать!
— Побольше будет, пожалуй…
— А я вижу, она всё на оном месте ворчается, — начинает традиционный охотничий рассказ Павел. — Вот я и сказал, чтобы туда повернуть…
Все мы видели, всё пережили, но так нужно, и в этом, может быть, самое важное для человека, чтобы выразить в словах, уже смакуя победу и переживания, все перипетии короткой счастливой охоты. Мы сами долго — до следующего мая — будем рассказывать, каждый раз приукрашая по-новому, об этих рыбных майских днях.
А на озере ходит волна, прижимает к берегу, и льда почти нет — сошёл в Вёксу, да и съели его дождь и солнце.
7
Рыба рыбой, а вот на что экспедиция существовать будет?
Академическая дотация невелика — на нас троих и то, пожалуй, не хватит. Что ж, назвался начальником — добывай финансы. И чертыхаясь, обмозговывая, как лучше вывернуться, я с утра отправляюсь в контору торфопредприятия, к главному инженеру, с которым за те пять с лишним лет, что тянется «делопроизводство» о Польце, мы успели вроде бы подружиться.
Впрочем, как говорят, дружба дружбой, а удочки — врозь!
Главный инженер похож на мальчишку — озорного, вихрастого, с широкой ребячьей улыбкой; скуластый мальчишка, что прыгает от избытка своих мальчишеских сил, как резиновый мячик, и успевает всюду — в ремонтные мастерские, на поля, на строительную площадку, даже в управление успевает съездить. Его звонкий голос, особенно когда он кого-нибудь распекает, слышен издалека, и большие (тоже мальчишеские!) уши пламенеют на солнце из-под форменной его фуражки.
На самом же деле не так уж он молод, да и опыта не занимать стать. Но с финансированием археологов, притом ещё таких настырных, ему приходится сталкиваться впервые. Вот и крутится Василий Николаевич Данилов, чтобы промеж огней ловчее проскочить: с одной стороны — интересы предприятия соблюсти (хотя, кажется, что там две-три тысячи рублей при полумиллионном размахе строительства?), а с
