– Господин президент, а когда вас посетила такая странная идея… идея имортизма?
Несмотря на игривый голосок, глаза смотрели серьезно, да и сам ректор с преподавателями обратился в слух, я подавил импульс отшутиться, ответил медленно, подбирая слова:
– Когда? Мне кажется, с самого раннего детства. Как будто глас свыше… А чиста конкретна вспоминаю возмущение в школе, когда услышал, как по жвачнику какая-то жирная скотина жирно исполняла «Трус не играет в хоккей», а потом «Каскадеры, каскадеры»! Но тупой народ подпевал в полном восторге, даже отпаде или улете, как бы теперь сказали. Мне было ясно как божий день, что герой воюет, а в мирное время спасает на пожарах или от бандитов, ведь там легко погибнуть, а чтобы играть в хоккей или в кино изображать героя, вполне можно быть законченным трусом. В хоккей играют за бабки, а вот спасают людей из огня… Тогда еще меня приводил в ярость этот чудовищный перекос, когда герой может умирать в нищете и безвестности, а актер, играющий этого героя, купается в славе и роскоши, живет в роскошных особняках, а общество… здесь самое страшное!.. общество ориентируется на этих имитаторов, а не действующих героев. А потом, естественно, начал думать, как этот чудовищный перекос убрать, как взамен утерянных ценностей создать новые…
– Создать? А не проще было отыскать в прошлом? В уже созданном?
Я слегка развел руками, не забывая про бокал шампанского:
– Увы, старые ценности перестали восприниматься как ценности. Сами видите, их старательно высмеивают тупоголовые… а высоколобые не вступаются! Даже трусливо подхихикивают.
Ректор помрачнел, поник:
– Да, есть у нас такая гнусная черточка…
Подошел высокий статный мужчина, имени не помню, один из деканов, проговорил сдержанно:
– Традиционное французское веселье все чаще уступает горестному недоумению. Нет, не там внизу, в народе, а в среде высоколобых. Не думаю, что я один возмущался свинством в обществе, но мы – капли в море дурости. И хотя мы те капли, что в дерьме не растворяются, однако друг друга нам не увидать, слишком нас мало, а дурости много. Но теперь, когда мы заговорили об имортизме, осмелеют и заговорят все одиночки, на которых держится это дерьмовое общество.
Мы сомкнули бокалы, отпили по глотку, мы же не исламисты, однако всего лишь по глотку, ибо уже и не прошлые долюди, что с радостью выжрут всю бутылку.
– Держится общество все-таки на аристократах, – договорил декан, он показался мне очень похожим на Потемкина. – Без нас это давно стало бы скотным двором.
Я промолчал, что Франция и с нынешними аристократами, как и весь мир, очень быстро превращается в скотный двор. Я не знаю, говорят ли иносказательно про аристократов, есть же аристократия духа, рабочая аристократия или военная, но ту прежнюю родовитую аристократию давно свели до роли клоунов, шутов. Мы помним, что частица «де» отличала дворян от простолюдинов: д’Артаньян, де Голль, еще был гениальный физик де Бойль, один из потомков королей, те аристократы отличались не только этой приставкой, но и благородством манер и поведения, ныне это клоуны, строящие рожи простолюдинам и бьющие друг друга в зад для вящего хохота: де Фюнес, де Ниро, Ди Каприо и прочие дешевые шуты гороховые.
Так что аристократия нового поколения должна формироваться заново. Она может оформляться и даже существовать и помимо имортизма, просто имортизм дает необходимую опору, ориентиры. Нет, это не навязанные кем-то ориентиры, это те ориентиры, которые каждый из нас хоть раз в жизни да принимал и клялся им следовать. Ну, там написанные на листочке и вывешенные на видном месте в комнате: во столько-то вставать, делать зарядку, заниматься наукой, бросить курить…
Но когда сам себе даешь эти клятвы, то нарушать намного легче: самому с собой всегда нетрудно договориться, однако в коллективе опоры больше. Не случайно же создаются общества завязавших алкоголиков или бросивших курить – важно чувствовать рядом плечо подобного себе. И не надо кривить рыло при упоминании алкоголиков или наркоманов! Если подумать, то мы еще те нарки, еще те алкоголики, чревоугодники, влагалищники…
Одна из женщин, очень красивая и элегантная, подошла с обворожительной улыбкой на полных губах:
– Ах, господин президент, мы с такой благодарностью отмечаем, что за последнее время резко увеличились закупки французских фильмов…
– Жозефина де Арман, – представил ее ректор, – доктор философии, автор монументального «Кризиса современных империй».
Я поклонился, несколько ошарашенный:
– Я читал ваш труд, можете проэкзаменовать, но… на титульном листе там «Ж. Арман», я представлял здоровенного дядю с пронизывающим взором и бородищей в стиле Карла Маркса…
Она засмеялась, польщенная, на щеках выступил румянец, глаза заблистали:
– Ах, как вы недооцениваете женщин!
– Чесс слово. Увидев вас, я решил, что вы звезда французского кино… и тут же понял, что закуплю все фильмы с вашим участием. Но вообще-то французское кино в Россию пришло массово еще при моем предшественнике. Ощутили, что объелись Голливудом, где американцы постоянно спасают мир от всего- всего, но чаще – от русских. Но, вы правы, начинаем вытеснение подделки под культуру действительно культурой. В Европе она все еще сохранилась… кое-где.
Оно смотрела в мое лицо с жадным любопытством:
– В самом деле надеетесь, что… удастся удержаться? Или это акт отчаяния?
– И то, и другое, – ответил я. – Ведь любой строй силен поддержкой не только своих избирателей, но и поддержкой соседей.
Она намек поняла, засмеялась:
– После этой речи, которой вы буквально воспламенили аудиторию, научная и культурная элита Франции с вами! Но это меньше процента от общей массы народа. Да плюс несколько процентов из народа попроще, которым импонируют идеи долголетия и бессмертия. Естественно, чтобы пить и ходить… как это у
