все затихло.
Нил прохрипел, сбрасывая толстую плеть с горла:
– Мне показалось, они этого не ожидали…
– Отпора?
– Ваших стрел…
Лоенгрин пробормотал настороженно:
– Вот видишь, и здесь стрелы могут спасать шкуры даже благородным рыцарям, не только самим стрелкам.
– Да уж… Но, мне кажется, эти гады совсем опешили.
– От чего?
– Они как будто не поверили, что стрелы им повредят. Дескать, либо промахнетесь, либо отскочат, либо воткнутся, как в дерево.
Лоенгрин усмехнулся.
– Я не стар, но бывал в разных переделках. И не забываю освятить оружие. Наконечники перед поездкой в такие вот места всегда кроплю святой водой. Так, на всякий случай.
– Так это… нечисть?
– Или нежить, – ответил Лоенгрин. Он прислушался, убрал лук за спину. – Ладно, поехали дальше…
Нил хотел ответить, но губы едва шевельнулись, а по всему телу начала разливаться слабость. Он с трудом поднял руку и пощупал ранку сбоку на шее, там начала вздуваться болезненная опухоль.
– Ваша… светлость…
Лоенгрин оглянулся.
– Что? Что случилось?
Нил старался выглядеть бесстрашным, но чувствовал, что побледнел, дрожит, а губы едва сумели произнести:
– Я отравлен, сэр.
Лоенгрин спросил встревоженно:
– Тебя успели укусить?
– Да, сэр.
Лоенгрин повернул его к себе, оглядел, сказал успокаивающе:
– Ранка крохотная, не бойся.
– Яд попал в кровь, – ответил Нил и слабо улыбнулся. – Недолго я пробыл у вас оруженосцем.
Лоенгрин удивился:
– Ты чего?
– Сэр, мы очень далеко от замка. Только наша старая Вирда умеет лечить от этого яда. Мы не успеем, даже если во весь опор…
Лоенгрин презрительно фыркнул. Нил не успел ничего понять, как сильные руки сжали его плечи, ладонь Лоенгрина легла на лоб, по телу прокатилась жаркая волна, и тут же Лоенгрин отодвинулся.
– Только и всего, – буркнул он. – Ну и паникер же ты.
Нил, не веря себе, прислушался, но злой зуд в крови исчез.
– Ваша светлость… но как?
– Я паладин, – напомнил Лоенгрин.
– Так это правда, что паладины залечивают раны соратникам… отдавая часть своей жизни?
– Правда, – кивнул Лоенгрин.
– Но я не соратник, – сказал Нил жалобно. – Ваша светлость, я и раньше был готов жизнь отдать за вас, но сейчас… сейчас… в ад пойду, только кивните…
Он задыхался от обилия душивших его слов благодарности, краснел и выкатывал глаза, разводил руками, Лоенгрин отмахнулся.
– Паладины лечат всех. А насчет соратников легенда потому, что, кроме соратников, никого и не видим, в города и веси заезжаем редко.
Кони вышли на поляну, там среди зеленой травы, куда между зеленых крон проникает солнечный свет, высится каменное изваяние языческого идола: толстый и уродливый человек со звериной головой смотрит со злобным оскалом. Нос отбит, губы пощерблены, Лоенгрин с отвращением вспомнил, что язычники даже бьют статуи своих богов, если те не выполняют их пожелания.
– А деревья-то… – произнес Нил тревожно.
– Что?
– Не приближаются, – сказал Нил.
Могучие великаны окружили поляну тесным кольцом, но ни один не переступил невидимую границу, словно бы проведенную циркулем мастерового. Языческий божок царит на голом от деревьев месте, допустив только низкорослую траву к подножию.
Присматриваясь очень настороженно, Лоенгрин не увидел даже насекомых, что совсем уж непонятно: вон цветы пахнут одуряюще, но нет ни пчел, ни бабочек, ни стрекоз… Даже муравьи, без которых мир не полон, не заходят в это заколдованное место.
– Лаудэтур Иезус Кристос, – произнес Лоенгрин ясным голосом.
Нил содрогнулся. Несмотря на спокойный голос Лоенгрина, в нем прозвучала страшная сила. Нил сразу представил как воочию кровопролитные сражения старых темных сил с новыми светлыми, когда в жестокой сече светлые разгромили, остатки темных разбежались и теперь прячутся по лесам и в горных пещерах, но светлые находят их и здесь…
– …во имя Творца, – закончил Лоенгрин, – создавшего мир, да будет разрушено темное прошлое!
Каменный идол затрясся, Нил застыл от ужаса: тяжелые веки поднялись, глаза загорелись дьявольским огнем. Шевельнулись и каменные губы. Чудовище проревело тяжелым, как весь лес, голосом:
– Кто… посмел…
– Кто сильнее тебя, – ответил Лоенгрин твердо. – Уходи!
– Ты не сильнее, – проревел языческий бог. – Ты… просто… ты…
Лоенгрин перекрестил его и повторил:
– Уходи. Мир принадлежит Христу.
– Нет, – проревел идол. – Мы правили миром всегда…
– Время пришло уйти, – возразил Лоенгрин. – Над миром засияла Вифлеемская звезда. Все переменилось. Уходи!
Языческий бог, к ужасу онемевшего Нила, медленно, но неуклонно рос, раздавался вширь, стал выше вдвое. От него пахнуло горячим воздухом, Лоенгрин смотрел твердо и бесстрашно, но Нил попятился, закрываясь руками от жара, наконец сумел вскрикнуть:
– Это уже не идол!
– Это идол, – ответил Лоенгрин. – Только идол.
– В него вселился древний бог! – крикнул Нил.
– Бог есть только один, – возразил Лоенгрин еще тверже. – Все остальные – ложные.
Нил отступал, закрывал ладонями лицо, чувствуя, как пузыри от ожогов вот-вот появятся и на пальцах, только Лоенгрин смотрел все так же твердо и неуступчиво.
– Ваша светлость! – прокричал Нил. – Пусть остается!.. В лесу кто его видит? Никому не вредит! Вам же нужно по своим делам…
– А это и есть мое дело, – отрезал Лоенгрин. – Сгинь, нечистая сила!.. Во имя Создателя!
Идол прорычал:
– Это нас Создатель сотворил первыми…
Нил содрогнулся от такого святотатства, однако Лоенгрин ответил ровным голосом:
– Да. Но теперь вам пора уйти. Вам пришли на смену другие, более совершенные.
Как он может такое говорить, билось в черепе Нила отчаянное. Этот сверкающий рыцарь Лебедя как будто даже не спорит, что Господь сотворил прежде этих мерзких тварей, да как же такое можно. Но поток панических мыслей прервал дикий рев рассвирепевшего зверя, в тот же миг из груди Лоенгрина полыхнул ослепляющий свет.
Идол зарычал так, что содрогнулась земля, деревья затряслись, а сверху, с треском ломая ветки,
