Нил осторожно сел, женщины сразу же прижались к нему, а одна уселась ему на колени и обхватила за шею.
– Какой завтрак, – взмолился Нил, – я все время что-то да ем! Даже ночью жрал в три горла.
– Что?
– Не знаю, – признался Нил. – Что-то суют в рот, а в кубки наливают и наливают. Никогда столько не жрал и не пил, как только и влезло! Но вкусно, скажу честно. Дома такого не случалось пробовать ни разу в жизни.
Лоенгрин кивнул:
– Да, конечно. Здесь и еда вкуснее, и вино слаще, а женщины вообще выше всех похвал. Для человека простого это и есть предел всего желаемого.
Нил спросил осторожно:
– Ваша светлость, я не понял… Все говорят, что под Волшебным Холмом живут эльфы, но какие же это эльфы?
– Это не эльфы, – согласился Лоенгрин.
– А… кто?
– Язычники.
– Господи, – воскликнул Нил, – эти нечестивые язычники, выходит, здорово жили!
Лоенгрин посмотрел на него с сочувствием.
– Я неправильно объяснил, извини. Это не люди, Нил. Это нимфы, как их тогда называли. Понимаешь, это у нас один Господь, а язычники его не знали, у них было множество мелких богов, что пили, ели и дрались, как и все, ходили к чужим женам, совокуплялись с людьми и животными, не видя разницы, и от людей почти не отличались… Они бессмертны и всегда юны, никогда не старятся и не умирают сами по себе, их можно только убить. Это уцелевший кусочек того мира. Венера – богиня плотских утех, а эти женщины – ее нимфы. Я не знаю, как они уцелели, сумев отгородиться от нового мира христиан, но так уж получилось… Так что это не враги в прямом смысле.
– Друзья?
– И не друзья, – ответил он. – Просто они так живут. Просто живут.
– Хорошо живут, – сказал Нил. Женщины продолжали ластиться, целовали его в шею, плечи, гладили, почесывали, разминали мышцы, игриво покусывали за уши. – Радостно, я бы сказал.
– Радостно, – согласился Лоенгрин. – Даже у богов простые такие радости… Представляешь, их самый высший бог, бог богов, ел и пил, как и ты, дрался с людьми и богами, соблазнял чужих жен.
Нил воскликнул:
– Вот здорово!
– Да, – согласился Лоенгрин. – Только меня ничто не заставит кланяться богу с умом и повадками моего оруженосца.
Он взял выстиранную вчера рубашку, за ночь высохла, с удовольствием натянул на сильное тело, жаждущее действий, влез в стальную кирасу и начал прилаживать на себе остальные доспехи из такой непривычной в этом мире неги стали.
Нил вскочил и поспешно взялся помогать. Женщины смотрели с недоумением и обидой.
– Вам не нравится их мир? – спросил Нил.
Лоенгрин с усилием затянул пряжку потуже, вздохнул.
– Понимаешь, Нил… я вижу разницу между поучениями отца Ефимия и наставлениями отца Теогольда, хотя оба на одну и ту же тему, но я не вижу разницы в том, возлечь на ложе с вон той рыжеволосой красавицей, что справа, или вот с этой жгучей брюнеткой, что слева. Или даже с той золотоволосой, что чешет тебе спину. А ты видишь?
Нил ответил с готовностью:
– Конечно!
– В чем, просвети.
– Та рыжая, – объяснил Нил, очень гордый, что понимает больше господина, – а та вот черная!
– Это я заметил, – обронил Лоенгрин, – а насчет существенной, как бы сказать, разницы?
Нил приподнял в удивлении плечи.
– Ваша светлость, это женщины! Какая между ними может быть разница?
– Гм, – сказал Лоенгрин. – Не совсем… но вообще-то хороший ответ. Ты, как я понял, планируешь остаться?
Нил радостно подхватился.
– А что, можно?
– Будут только рады, – сообщил Лоенгрин.
– Тогда меня отсюда и сто быков не вытащат!
– Понятно, – сказал Лоенгрин. – Ну ладно, будь здоров. Вот тут еще чуть затяни, чтоб не болталось… Хорошо, спасибо! Я пошел.
Нил непонимающими глазами смотрел, как его господин, расправив плечи, уходит вольно и широко к своему коню. Тот радостно заржал, Лоенгрин вынес из сарая седло и положил коню на спину.
– Мой лорд!
Лоенгрин оглянулся, Нил подбежал с вытаращенными глазами и распахнутым в удивлении ртом.
– Слушаю, – ответил Лоенгрин и принялся затягивать подпругу.
Нил поспешно ухватился за ремни, начал сам все затягивать и улаживать, деликатно отстраняя рыцаря.
Лоенгрин сказал усмешливо:
– Да брось ты эту ерунду!.. Там вон тебя такие женщины ждут…
Нил спросил с пугливым недоверием:
– Вы в самом деле решили уехать?.. Отсюда? Где вот так все… божественно?
– Что значит решил? – перепросил Лоенгрин. – Я и не собирался здесь задерживаться, как помнишь. Или все забыл? Мне нужно объехать земли Брабанта, посмотреть, что и как, затем вернуться в Анвер.
Нил взмолился:
– Но почему сейчас?
– А почему не сейчас? – спросил Лоенгрин отстраненно. – Я христианин, а это обязывает. И я возвращаюсь в христианский мир.
– Ваша светлость, а я?
– Это у язычников нет выбора, – напомнил Лоенгрин. – А у христиан есть. Ты христианин, сам волен, вернуться ли в мир христиан или же остаться в язычестве. Заметь, я не называю это вот ни гнусным, ни развратным или развращенным, похотливым или… любым другим словом. Я просто сделал здесь остановку, дал отдохнуть коню, теперь еду мимо и дальше.
Он проверил стремена, потрепал коня по холке.
– Готов, дружище?
Конь ответил тихим ржанием. Нил метнулся от них, как ошпаренный, а Лоенгрин вспрыгнул в седло, разобрал повод.
Как он и предчувствовал, украшенная виноградными листьями арка появилась в тот момент, когда он твердо уверился, что покидает этот прекрасный чувственный мир, так и не отыскавший иных дорог.
Она заблистала холодно крупными каплями росы на листьях, словно напоминая, что по ту сторону холодно и неуютно, там еще новый дикий мир…
– Зато у него бесконечная дорога, – проговорил себе Лоенгрин, чтобы затоптать слабое чувство потери от расставания с этим гедонистическим миром. – И мы, клянусь, построим Царство Небесное…
Он был уже в нескольких ярдах от выхода из Грота, когда зеленая стена слева распахнулась, Голда выбежала обнаженная и с распущенными волосами, подбежала с плачем и прижалась с конскому боку всем прекрасным телом, вскинув бледное лицо с мокрыми от слез глазами и ухватившись за сапог с рыцарской шпорой.
– Не уходи!.. Здесь все рухнет!..
Конь остановился, прядая ушами, Лоенгрин посмотрел на хозяйку волшебного Холма с кроткой жалостью.
