сложнее, труднее. Плюс необходимо иметь насадки из ста светофильтров, что надеваются на окуляр фотоувеличителя, да еще обязательно делать пробные снимки, чтобы подобрать необходимый цвет.
Для подбора цвета я резал один из кусков фотобумаги и подбирал на кусочках, размером чуть ли не с ноготь. Но и при такой трате почти треть бумаги приходилось расходовать только на первичную корректировку цвета. А дальше знакомый процесс, разве что тарелок уже не четыре, а десять и нельзя промедлить с переносом из одной в другую ни на секунду. И нельзя позволить температуре даже простой воды для промывки повыситься хотя бы на два градуса.
Все чаще мне снятся странные тревожащие сны, где я двигаюсь сквозь пространство… или не двигаюсь, а просто озираю просторы?.. а мимо несутся галактики, проплывают туманности… но даже галактики совсем не такие, как на фотографиях, но я
Просыпался в ужасе, холодном поту, сердце колотится бешено. Все существо пронизывал ужас, я только что был чем-то непомерно огромным, всеобъемлющим, сейчас же эта нить оборвалась, и даже осознание испаряется, исчезает, и только чувство сопричастности к вселенским масштабам гаснет медленнее всего….
Отношение к пишущим фантастику в СССР было наплевательское. Это видно по какому-нибудь значимому литературному собранию. На сцене длинный стол с красной скатертью, за которым важно рассаживаются писатели. Во главе стола, ессно, самый главный: пишущий на рабочую тему. Вторым садится «сельский», ведь важная сельскохозяйственная тема уступает только гегемону, рабочему классу. Третьим садится писатель, у которого главная тема – военная. Как о подвигах в Великой Отечественной, так и произведения на тему счастливой службы солдат в современной армии. Четвертым садится автор, который пишет о детях и юношестве.
Ну, а на приставной стульчик, если ему находится место, сажают детективщика и фантаста. Да, на один стульчик – двоих. Если найдется место. И все остальные посматривают снисходительно и презрительно, а залу извиняются улыбками: мол, простите нас за нашу доброту, но не могли мы погнать этих юродивых, жалостливые мы, надо бы в шею, а вместо этого мы их сажаем рядом. Тоже ведь люди, хоть и уродливые, неудачненькие, недоношенные…
Кто и стерпел бы, но не я, который работал литейщиком на заводе и не привык прогибаться даже перед заезжими министрами. Да, как это не покажется странным, но у рабочего всегда было больше гордости, чем у любого инженера. Объясняю на пальцах: инженеров всегда переизбыток, инженер обивает пороги, чтобы приняли на работу, а слесарь, токарь или любой человек рабочей профессии задирает нос – его стараются не отпустить с завода, стараются создать условия, повысить зарплату, а на новом месте везде принимают с распростертыми объятиями.
Так вот, я всегда работал только там, где прогибаться не нужно. И куда калачом не заманишь человека, который себя любит и бережет. Так что первый же взгляд свысока озлил так, что едва-едва сдержался, чтобы не размазать наглеца и всех его приятелей по стенам литературного клуба так, чтобы потом неделю соскребали со стен.
Но – я уже писатель. А это значит, должен уметь обламывать рога… жестче. Я молча и смиренно выслушал проповедь, что фантастика – не литература и что вот если бы я сумел о рабочем классе, тогда бы другое дело, но не потянешь, это же литература, а не какая-то хвантастика…
Еще смиреннее я предложил пари, что напишу за полгода роман о рабочем классе. А это значит, что фантастика – выше, что писать ее труднее.
Конечно же, меня подняли на смех. Во-первых, романы пишутся годами, во-вторых, не с моим кувшинным рылом.
Пари было, естественно, с восторгом принято. Еще бы, так приятно обломать наглого дурака-литейщика! Я вернулся домой и сел писать. А так как я не могу без хулиганства даже в литературе, то взял и с легкостью написал роман о рабочем классе, попросту описав свою бригаду литейщиков, где я в то время работал. Потом, когда надо было сдавать в печать, взял и… не стал менять фамилии! Книга была принята к печати сперва в местном литературном журнале «Прапор», а затем в республиканском издательстве «Радяньский пысьменнык», т.е. советский писатель, аналог «Советского писателя» в Москве. Роман получил литературные премии, был переиздан, меня тут же приняли в члены Союза Писателей СССР, в ряды партии, мне дали синекуру в правлении: я стал ответственным секретарем местного отделения Союза Писателей, и мы с председателем, Владимиром Петровым, приходили на работу поочередно: он по четным, я по нечетным.
Я с торжеством пощелкал по шнобелям проигравших, надо видеть их почерневшие от горя морды! Я разом разбил иллюзии, доводы, рассказы о тайнах писательства, и в довершение всего – занял место во главе стола с красной скатертью и, расставив локти, посмотрел на всех в зале тяжелым бараньим взглядом.
Должен признаться, что так и не избавился от поганой привычки говорить дуракам, что они дураки. А также щелкать по шнобелям. Много раз потом ввязывался в споры и всегда выигрывал, много раз мне предсказывали полный разгром, забвение, рассказывали, что тиражи моих книг «сливают» в электричках, продают по уцененке, мои рукописи уже не принимают…
Я кивал, соглашался, а потом упавшим голосом предлагал пари.
Обком партии восхотел провести красочную презентацию романа Юрия Никитина «Огнепоклонники» в доме Союза Писателей. Это и для них жирная галочка, что вырастили рабочего-литейщика, который сумел стать талантливым писателем. Местные писатели бурчали, но перечить никто не осмеливался, льстиво поддакивали.
Я, уже видя подготовку чересчур пышного спектакля, а я их не выношу, предложил пригласить на презентацию персонажей романа, которым я, повторяю, даже не изменил имена и фамилии. Наш партийный босс в обкоме по литературе Милюха сообщил секретарю обкома партии Сероштану, тот пришел в восторг, инициатива была с энтузиазмом одобрена, и… действо началось!
Со мной явилась вся моя бригада, а также с десяток работяг соседних участков. Все сильно поддатые, чтобы не сильно смущаться в таком заведении, так объяснили, пришлось это объяснение проглотить. М-да, тот скандалец там помнят даже сейчас…
Я сидел вместе с руководством на сцене за красным столом и откровенно потешался над этими убогими червяками, что именуют себя солью культуры, цветом нации и прочими красивыми словами, а на самом деле только ущербные обозленные людишки, к тому же лишенные ума и таланта, давно перегрызшиеся за места и потому пылающие ненавистью к новому человеку, который вошел на их крохотный Олимп с неимоверной легкостью, растолкал локтями и уселся на самой вершине!
