Абсолютно все, как руководители обкома партии, так и все поголовно писатели, были полностью уверены, что я спешно начну закреплять успех, пойдут один роман за другим – все на рабочую тематику, буду хватать квартиры, дачи, машины, премии, бабки, должности… Они бы так сделали все поголовно, все стадо.
Да и нынешнее стадо, уже не при Советской власти, разве поступило и поступает не так же?
Я же вслед за «Огнепоклонниками» выпустил крамольную «Шпагу», попал в «черные списки» и разом потерял все. Вот так играть надо!
Да, кстати, надо рассказать, как меня принимали в ряды партии. Это отдельная песня, мне просто неловко перед теми людьми, хорошими и честными, над которыми я тогда вдоволь поиздевался. Дело в том, что обком партии с высоты указал райкому: вот такой молодой, талантливый, кроме этого – выходец из рабочей среды и вдруг все еще не член партии?
Тут же пришло строгое предписание – принять. Срочно!
Естественно, такому кандидату предложила рекомендации вся верхушка руководства: председатель харьковской организации Владимир Петров, секретарь партийной организации Виктор Лагоза и ответсек журнала Юрий Стадниченко. И вот меня ведут в райком партии…
Председатель приемной комиссии, генерал в отставке Бережной, ветеран войны, танкист, горевший в танке, с красивым мужественным лицом, испещренным белыми шрамами, посмотрел на меня буквально с ненавистью, его передернуло, прорычал:
– Длинноволосый?.. В свитере?
Виктор Лагоза, секретарь нашей партийной организации, попробовал вступиться:
– Но… это же писатель… у них, знаете ли, чуть более свободные манеры…
Председатель рыкнул:
– Но вы же в костюме и при галстуке? Пусть придет одетым как положено.
Нас вытолкали едва ли не в шею.
Естественно, я не подумал ни стричься, ни менять свитер на костюм, которого у меня, кстати, и не было. Это ведь вам надо меня в партию, а не мне. Я – писатель, а все остальное – мелочи.
Через десять дней меня повели в райком партии снова. Я все в том же свитере, с длинными волосами. Бережной скрипнул зубами, в глазах бессильная ненависть. Под стеной сидят на стульях с десяток ветеранов партии, приемная комиссия, смотрят с неодобрением.
Лагоза представил меня, коротко рассказал, кто я и что я, всячески напирая на рабочее происхождение, затем Бережной обратился к членам комиссии:
– Есть у вас вопросы?.. Мы должны выяснить, разделяет ли идеалы партии, знает ли вообще, что является основой нашей партии?.. У меня вопрос к вам, товарищ Никитин… что такое демократический централизм?
Я подумал, подумал, пожал плечами.
– Наверное, демократия в центре внимания?
Он потемнел, с силой вдохнул, задержал воздух, после паузы выдохнул и задал второй вопрос
– С какого времени можно вступать в ряды партии?
Я опять подумал, ответил нерешительно:
– С двадцати одного?.. Нет, с двадцати трех!
Члены приемной комиссии смотрели как на марсианина. Бережной стал совсем черным, сказал хрипло:
– Полагаю, что товарищ Никитин не готов к вступлению в ряды партии. Я так и доложу в обком партии.
На обратном пути расстроенный Лагоза спросил с тоской:
– Юра, что с тобой?.. Почему ты не ответил, что такое демократический централизм?
Я огрызнулся:
– А откуда я знаю?
– Юра! Из обкома пришло указание принять тебя обязательно!.. Потому тебе задали только те вопросы, ответы на которые ты знаешь наверняка!
– Почему?
– Но это же записано первым пунктом в Уставе Комсомольца! Как и то, с какого возраста…
Я развел руками.
– Но если я не был комсомольцем? И того устава в глаза не видел?
Он ахнул.
– Не был комсомольцем?
– Если честно, – ответил я, – не довелось даже пионером. Так уж получилось. Я был второгодником, хулиганом и все такое…
– Никому не говори, – предупредил он. – Я вообще такое не понимаю. Просто невероятно… Ты не марсианин? Если кому-то еще удается проскочить мимо комсомола… ну там зэки или эвенки в тундре, то не быть пионером?.. Ладно, тогда с тобой понятно. Я даже не знаю, что и делать.
