трудятся, обдирая листья капусты, потрясающе красивые девушки!
Не просто потрясающе, а… ну просто слов нет, насколько. Самые смелые из наших вээлкашников решились наконец приблизиться, представились, кто и откуда, а девушки сообщили, что они из ГИТИСа, актрисы. Они, в отличие от нас, работают здесь уже второй месяц. И еще им предстоит в самом деле перебирать грязную картошку месяца полтора. На робкую просьбу дать телефончик, тут же написали, более того – напросились прийти в гости к нам прямо в общагу.
Я видел, как наши обалдели, у них никогда таких красоток не было, вообще в их городах, селах и аулах таких не бывает, а тут вдруг такое… да не снится ли?
На другой день, не дожидаясь выходных, красавицы-актрисы начали появляться у нас в общаге…
И тогда только я понял, что мы, вот такие, какие есть, уже чего-то да стоим. Ведь мы уже члены Союза Писателей СССР, почти все мы – лауреаты местных премий, но самое главное в том, что нам всем от двадцати пяти до тридцати пяти, а путь наш только начинается. Писатель, в отличие от спортсмена или геолога, с каждым годом пишет лучше, сам становится умнее и мудрее, а это значит, что и произведения поднимаются на новые уровни.
Иное дело – актрисы, у которых так много зависит от внешности, молодости. И потому чисто по-женски стараются прислониться к сильным и крепко стоящим на ногах мужчинам.
Мы, оказывается, чего-то стоим, сказал я себе. Уже стоим. Вот так только и поймешь свое место в обществе, когда посмотришь на себя глазами другого человека.
Как я уже говорил и еще скажу, я никогда не получал от Союза Писателей, вернее, от приналежащего ему Литфонда квартир, дач, автомобилей, никогда не ездил к Коктебель, Переделкино, вообще не ездил по бесплатным или льготным путевкам в дома творчества. И вообще ни по каким не ездил. Однажды мне попытались всучить чуть ли не силой путевку в престижный дом творчества, я засопротивлялся: работать не так скучно, как отдыхать, ну что я, голых баб не видел, да еще пьяных? Для этого не надо ехать так далеко, не верю, что там в чем-то лучше, все они одинаковы…
Тогда сразу еще не понял, почему вдруг начали сперва издали закидывать дерьмом, а потом, осмелев, уже и в открытую. Оказывается, что посмел выделяться, что, гад такой, стараюсь выглядеть чистеньким, а вот мы, «все нормальные писатели» вроде бы хуже, а ты, гад, хочешь быть нам постоянным укором? Так не будешь, щас и тебя дерьмом закидаем, чтоб не выпендривался. И чтоб другие видели, что и Никитин в таком же говне, как и мы все. А раз все в говне, то это и не говно вовсе, это так, норма. Все нормально!
Ну что мне мешало хотя бы поддакнуть, согласиться, что да, в издательствах засилье тупых редакторов, принимают либо по блату, либо своих, а так как мест все же ограниченно, то талантливым авторам никак не пробиться? И стал бы я сразу милым и симпатичным абсолютному большинству. А когда вот так заявляю, что талантливо написанную вещь заметит любой редактор, то тем самым косвенно всех отвергнутых обзываю, говоря мягко, не совсем талантливыми. И потому сразу же поднимается раздраженный вой, что этот Никитин просто дурак, сам писать не умеет, а печатается только по блату, у него и строчки кривые, и ноги, и у кого- то шубу украл…
Да лучше бы поддакнуть, это понятно, но что-то вот не дает – и все. Ступор какой-то. Как вот говорят, рука не поднялась, язык не повернулся, так вот это самое: не могу поддакнуть, согласиться или хотя бы промолчать. Ну на фиг лезу со своим просветительством к тем, кому на свету неуютно? И все-таки лезу. Наверное, в самом деле дурак.
В обществе, где существует давление власти, возникает естественный протест снизу, чаще всего бессильный и беспомощный, но все же протест. Ловкие люди тут же воспользовались и этим обстоятельством, умело играя на слухах, что вот они только что написали великолепную и умную книгу, но ее ни за что не издадут, потому что там есть острые места…
Если же рукопись все же проходила в печать – эти люди умеют пробивать и проталкивать, – то тут же распространялся слух, кто «все самое интересное» вырезала цензура. И что автор находится чуть ли не в «черных списках». Я прекрасно знаю, что эти авторы никогда-никогда и близко не были к «черным спискам», но общественному мнению нужны герои-борцы, и вот эти люди прекрасно имитировали борьбу с деспотическим режимом, в то время как настоящие борцы влетали в «черные списки», отправлялись в лагеря, попадали в психушки.
Я застал и присутствовал при очень мерзкой игре весьма ловких ребят от литературы, что сумели поставить себя в роли борцов. Это автоматически зачислило в их читатели всех, кто ненавидел эту гребаную власть, а ненавидели ее практически все. Кто сумел всех, кто не принимал присягу им личной верности, немедленно объявить врагами демократии, прислужниками тоталитарного режима, гадами и сволочами, которым вполне этично вредить всеми методами, шельмовать, придерживать их рукописи, хулить в прессе, не давать нигде ходу.
Кстати, даже сейчас в Ленинграде, а теперь Санкт-Петербурге, писателями, к примеру, считают только тех, кто сидел и сидит с открытым ртом на определенных семинарах, а остальные авторы как вроде бы и близко к литературе не стояли. Ничего не забыли и ничему не научились, как сказал кто-то о Людовиках. В Питере смена режима тоже не заставила по-другому посмотреть на реальность и увидеть, кто есть ху на самом деле.
Тема бессмертия в литературе – запретная тема! Почему, зачем – понять я не мог, но всегда сражался против этой нелепости. И хотя это походило на сражение муравья со стадом слонов, все же я не отступал и… вот оно пришло время и бессмертных троих из леса, и трансчеловеков, и вообще рассыпались железные стены запретности.
Но тогда нельзя было сказать доброго слова о бессмертии, разрешалось только пинать его, уничтожать, изничтожать, оплевывать, обличать, а также обязательно доказывать, что нет ничего прекраснее человеческого тела, что только в человеческом теле надо жить и оставаться в нем всегда и при всех обстоятельствах. Для подтверждения этого идиотского тезиса шли косяком, как рыба на нерест, рассказы и повести, где к умирающему калеке приходит ученый и умоляет либо переселиться в тело киборга, либо в тело выращенного клона, и почти всегда герой гордо отвергает и умирает. А в тех отдельных случаях, когда поддается слабости и переселяется – надо же дать что-то интересное! – вскоре горько раскаивается и обрывает жизнь самоубийством.
Меня всегда это удивляло, а потом и начало бесить. Культ человеческого тела – это эллинизм, кто знает, тот сразу вспомнит, кто такие эллинисты. Это те, кто предал свой народ и вместе с греками уничтожали его усердно, а потом еще встащили свинью на алтарь, сварили и съели.
И не фиг кивать на Библию, мол, каким Бог сотворил человека, таким должен и помирать, – это дурость и непонимание: под руководством Бога человек совершил обрезание, то есть редактировал созданное Богом, что значит положил начало изменениям. Потом начали делать костыли, искусственные зубы, челюсти, протезы, сердечные клапаны, пошли пересадки сердца, почек…
