— Эдуард, а кто за нами сможет уследить? Если у нас скорость мышления возрастет в миллиард раз?
— Мы сами и уследим, — сообщил Кронберг. — При всей индивидуальности каждого мысли и чувства будут доступны остальным. И отключить такое невозможно. Потому, если кто-то захочет стать властелином мира, остальные узнают об этом в ту же секунду. Точнее, в ту же миллиардную долю секунды.
Все ежились, переглядывались. Я тоже на миг ощутил неприятное чувство, но быстро отогнал как атавистическое. Мы и так знаем, что Штейн — гей, Гадес предпочитает трахать животных, а Кронберг — кататься на коньках. Еще Макгрегор собирает марки, деяние, на мой взгляд, куда более порицаемое, чем трахать животных или предлагать им для траханья себя. Кто-то из членов Совета так и вообще коллекционирует книги или подглядывает в подзорную трубу за соседями в доме напротив. Все наши тайны — ерунда, а идеями и мыслями и так делимся. Потому ничего страшного, хотя на первых порах будет несколько неуютно. Это еще не общий мозг, но слишком близко.
Один из отцов организации поинтересовался:
— А если в самом чипе сбой? Скажем, оборвется связь?
— Все предусмотрено, — ответил Кронберг. — Такой человек в ту же миллиардную долю секунды лишается доступа не только в инет, но и к любым источникам информации, силовым установкам, передающим станциям, спутникам и так далее, и так далее. И обязан оставаться на месте, пока не прибудет бригада специалистов.
— А где она будет?
— За соседней дверью.
Данциг поинтересовался:
— Врачи… они в какой мере посвящены?
— Частично, — объяснил Кронберг. — Они должны хорошо сделать свое дело. Соединить чип с мозгом.
Данциг покачал головой.
— Я не о том. Предусмотрены гарантии, что врачи поставят чипы именно нам, а не себе?
Кронберг усмехнулся.
— Разумеется. За их руками будут следить с установленных камер очень внимательно. Еще вопросы есть?
Данциг вздохнул.
— Много. Но все они… чтоб оттянуть неприятный момент.
Кронберг посмотрел на остальных, старцы медленно кивали, а Данциг слабо улыбнулся.
— Ладно, не тяни… Кто знает, сколько мне осталось.
Кресла показались странноватыми: смесь супернавороченных электроник и стальные захваты по бокам, словно это кресла для пыток.
Кронберг сказал с извиняющейся улыбкой:
— Пуганая ворона куста боится… Потом посмеемся нашим дурацким страхам, но сейчас на всякий случай лучше сто раз перестраховаться. Как вы догадываетесь, всем чипы имплантируют одновременно. Сперва мы все должны установить общую связь и убедиться, что все работает. И что ни на кого не подействовало… гм… в нехорошую сторону.
Данциг сказал с укором:
— Эдуард, ты уж слишком. Как будто не знаешь всех нас как облупленных. И мы все друг друга знаем не первый год.
Кронберг развел руками.
— Я ж говорю, лучше потом посмеемся над нашими страхами. Но сейчас ни один не сможет подняться из кресла, если на то не будет воли всех остальных членов команды. Да-да, все семеро должны сперва убедиться, что все в порядке, связь работает, и только тогда одновременно можем разомкнуть захваты.
Данциг нахмурился.
— Погоди-погоди. А если что-то пойдет не так… Ну, если осуществится твоя вечная паранойя насчет идиота, что возжелает захватить мир, то… какие меры ты предусмотрел, гад?
Кронберг слегка помрачнел.
— Не хотелось бы об этом даже говорить…
— Да говори, здесь все свои. Если что не так, мы тебя тут и задушим.
Кронберг ответил серьезно:
— Если заподозрим, что кто-то повел себя неадекватно, такой человек погибнет мгновенно. Все предусмотрено. Игла с ядом, электричество и прочие штуки. Это в самом деле кресло смерти! На карте слишком многое, рисковать не имеем права.
Старец, что сидел рядом с Данцигом и слушал молча, махнул рукой.
— Давайте начинать. Эдуард верно сказал, лучше потом посмеемся над своими страхами, чем сейчас не примем меры.
Операционная напомнила мне «карусельку» или «ромашку», когда на подобные листки укладывают пациентов, всем одновременно вводят наркоз, а затем поворачивают ее, чтобы не хирург подходил к оперируемому, а того подвозило к его рабочему месту.
Так делают, когда операция разбита на десяток составляющих, и каждый из специалистов быстро делает свое, после чего «каруселька» переносит пациентов к следующему аппарату. Так массово исправляют зрение, пропуская за рабочую смену по двести-триста человек, оперируют что-то на позвоночнике и даже вставляют и меняют силиконовые имплантаты.
Меня зачем-то переодели, голову снова выбрили. На ложе велели лечь боком, чип имплантируют с левой стороны над ухом, снова придется удалить кусочек кости, но не волнуйтесь, все под наркозом, безболезненно…
Ага, подумал я мрачно, знаю ваше «безболезненно», и… отключился. Только и успел ощутить, что руки и ноги мои, как и голову, захватывают безжалостные стальные клещи.
Мне казалось, что прошла одна секунда небытия, я уже ощущал, что я жив и мыслю, а перед глазами… нет, это не перед глазами, но я смутно полуувидел-полуощутил странную волнообразную структуру, скорее угадал, чем узнал расположение файлов на моем харде. Странно, я привык к древовидной структуре, а здесь как будто в трехмерной проекции…
Вот еще три, это флешки, я их ношу по карманам, как в старину носили портсигары, футляры с очками и авторучки. А вот еще и еще, странные, пульсирующие, с быстро меняющимися параметрами… Не может быть, это же «багровые чипы», что вмонтированы в черепа моих коллег! Значит, я уже установил с ними связь, чипы работают, но их хозяева еще не очнулись от наркоза.
Замерев, я всматривался, вчувствовался, и через несколько долгих минут из тьмы начала проступать странная картина операционного зала. «Ромашка», на которой семь распростертых фигур, застывшие люди в синих хирургических халатах. Всех почему-то вижу с разных сторон, это просто дико. Возле моего беспомощного тела человек с профессорской бородкой замер в странной позе: с вытянутой в сторону стола рукой, а в трех сантиметрах от руки в воздухе висит прозрачная капля раствора.
Я попытался повернуться на ложе, не сумел, даже глазные яблоки не могу повернуть, странное чувство, в то время как мозг работает быстро и четко. Прозрачная капля все еще в воздухе, на том же месте, но это значит…
…это значит, мозг в самом деле заработал со скоростью в миллиард раз быстрее, чем раньше! Глазные яблоки мои повернутся через миллиард моих нынешних секунд, а это значит, через три с лишним года я смогу чуть скосить глаза, а капля раствора шлепнется на стол.
Все эти три с лишним года мне не потребуется ни пить, ни есть. Даже дышать не обязательно, много ли за секунду надышишь, зато мыслить могу не только в ускоренном режиме, но, как сейчас понимаю, и в усиленном.
Вижу все так странно потому, что глаза мои все еще закрыты, видеонаблюдение работает, могу разом видеть всех-всех в гигантском здании, могу…
