теперь займи свое место и не покидай, пока не прибудем на место.
Тангейзер поклонился и остановил коня, пропуская мимо себя рослых рыцарей Тевтонского ордена.
Дорога шла на подъем, но медленно, словно намеревалась карабкаться еще сотни миль, однако вскоре впереди поднялись сперва пальмы, а за ними развалины крепостных стен, старые дома из серого камня…
Манфред сам придержал коня, пока с ним не поравнялся Тангейзер, вытянул руку.
– Зришь?
– Да, – ответил Тангейзер. – Иерусалим?
– Он самый. Город, за который пролито больше всего крови…
Тангейзер напомнил:
– Мы же без крови!
Манфред хмуро усмехнулся.
– Этот город разоряли еще тогда, когда вся Европа была покрыта болотами, разоряли и потом, когда на месте болот выросли дремучие леса и когда в те леса пришли первые люди… Одни эллины и римляне столько раз брали этот город и полностью истребляли жителей, что он весь стоит на костях человеческих!..
Тангейзер кивал и старался настроиться на восприятие чего-то великого и ужасного, это ко всему еще и город, подробно описанный в Библии, которую везут с собой священники и многие из знатных рыцарей, однако ничего не получалось, как ни старался.
Навстречу из города выезжали группы всадников, сам Иерусалим настолько стар и дряхл, что непонятно, как в нем еще теплится жизнь. Среди развалин в первую очередь в глаза бросаются стройные, непривычные для привыкшего к грубости и массивности несокрушимых крепостных башен европейца, изящные минареты.
Но минареты хоть и башни, но не для войны, потому так воздушно-изящны и устремлены к небу, а еще сразу глаз цепляется за черную мечеть Омара, право на доступ в которую для мусульман было закреплено в договоре между султаном аль-Камилем и Фридрихом.
Мечеть громадна и подавляюще массивна, тоже символ ислама с его тонкими, как камышинки, минаретами и тяжестью самого здания для собраний и молитв.
Местные жители безбоязненно останавливаются и смотрят с великим любопытством. Тангейзер обратил внимание, что в самом городе на тесные улочки ухитряются втиснуть лавчонки, где продают свежие лепешки, рыбу, всевозможные плоды большими и малыми корзинами, связки чеснока и лука, торговля идет даже сейчас, когда рядом проезжают на бронированных конях страшные бронированные франки…
Или это и есть восточное отношение к жизни?
Манфред подождал его, придерживая коня, сказал жестким голосом:
– Ну как?
– Впечатлен, – ответил Тангейзер осторожно.
– Запоминай, – посоветовал Манфред. – Больше такого не повторится. Об этом будут говорить по всей Европе.
– Мы едем в Храм Господень?
– Да, – ответил Манфред. – Посмотрим, как все пройдет… гм, и пройдет ли?
Тангейзер огляделся встревоженно, пощупал рукоять меча.
– Могут напасть?
– Только не сарацины, – ответил Манфред мрачно. – Местный патриарх Геральд наложил интердикт на вступление нашего императора на иерусалимский трон, потому здесь ни одного священника, как видишь.
Тангейзер указал на английских епископов Винчестерского и Эксетерского, что идут рядом с Германом фон Зальцем.
– А они?
– У англичан давно трения с папством, – сообщил Манфред. – Но, увы, даже они отменить интердикт не могут. Посмотрим, решится ли наш император…
Но не сказал, на что нужно решиться, а тем временем на главной площади их встретил отряд сарацин, все в одеждах цвета султанской гвардии. Император, улыбаясь во весь рот, двинулся к ним, навстречу выехал на прекрасном арабском скакуне сам султан аль-Камиль.
Они обнялись на глазах у всех, сарацин и христиан, о чем-то поговорили.
В это время с расположенного поблизости минарета раздался громкий крик муэдзина, призывающий на молитву. Наступило неловкое молчание, султан тут же велел одному из своих придворных:
– Пойди и вели ему замолчать. Отныне Иерусалим принадлежит моему другу императору Фридриху, мудрейшему из франков.
Фридрих вскрикнул:
– Стоп-стоп!.. Я для того и прибыл сюда, чтобы услышать призывы к молитвам. И пусть лучше молятся все: христиане, мусульмане, иудеи, чем обнажают мечи друг против друга!
Султан покачал головой, они снова обнялись, о чем-то переговорили, после чего все видели, как султан с ним распрощался тепло, и сарацины двинулись в сторону городских ворот на противоположной стороне города.
Император оглядел сопровождающих его, на лице появилась свирепая улыбка, так напоминающая его знаменитого деда Фридриха Барбароссу, в честь которого он и был назван.
– Вперед, – велел он, – в Храм Христа Спасителя!.. И сам дьявол нас не остановит!
Даже Тангейзер вздрогнул, упоминание о дьяволе само по себе богохульство, а еще из уст императора, да при свидетелях и в таком святом городе…
Глава 15
Все-таки с императором прибыло народу достаточно, хотя по большей части это рыцари преданного ему Тевтонского ордена, все настоящие гиганты. Себя Тангейзер считал достаточно рослым, но на прибывших приходилось смотреть снизу вверх, и не раз подумал с трепетом, что с такими слонами не только в бою, но и в турнирной схватке встречаться страшновато…
Тангейзер из-за их голов и широких плеч мало что мог рассмотреть, но когда вошли в Храм Гроба Господня, там не было ни одного епископа или священника.
Все замерли, не зная, что делать, корона властелина Иерусалимского королевства покоится на сиденье королевского трона, но даже епископы Винчестерский или Эксетерский не имеют права к ней притронуться…
Тангейзер затаил дыхание. Император гордо выпрямился, уверенным шагом пересек пространство, отделяющее его от трона, в Храме наступила вообще мертвая тишина, никто даже не дышит, а император спокойно взял корону и возложил ее себе на голову.
Некоторое время все еще стояла тишина, потом пошли вздохи облегчения, как-то никому и в голову не приходило, что можно поступить вот так, а не дожидаться, что корону должен опустить на голову только папа римский.
Император повернулся, сел на королевский трон, уже как монарх Иерусалимский, с улыбкой кивнул Герману фон Зальцу.
Гигант развернул свиток с красными сургучными печатями и громко зачитал обращение императора Фридриха, который милостиво прощает папу римского Урбана Четвертого за доставленные ему неприятности.
Потом император отправился осматривать город, что теперь принадлежит ему, а значит, и всей Европе, но посещал не только многочисленные христианские святыни, но и мусульманские.
Появились католические священники, на императора с короной на голове смотрят с ненавистью, но
