приходят и короли…
Тангейзер ощутил, как начинает просыпаться надежда, мир стал светлее, под темными сводами запели райские птицы.
– Я приду с ночи, – сказал он твердо. – Я проделал такой путь не для того, чтобы отсыпаться до утра! Глаз не сомкну…
Когда слуга ушел, Эккарт посмотрел сияющими глазами.
– Получилось?
Тангейзер покрутил головой.
– Я сам не ожидал. Как видишь, даже в церковных делах помогает не столько смирение, сколько… гм…
– Чувство собственной правоты, – закончил за него Эккарт.
– Да, – согласился Тангейзер. – Но еще его и нужно отстаивать. Тихих да покорных не слушают, как я понял, даже в церкви!
На другой день он дождался утра, стоя в очереди, а потом еще два часа продвигался по длинной лестнице вслед за медленно ползущими на коленях паломниками.
К решетчатой стене он подходил с трепещущим сердцем, но к нему подошел служитель в цветах папской гвардии, тихонько велел следовать за ним.
Тангейзер с опаской вышел из очереди, где отстоял так долго, а служитель обернулся и, поняв его сомнения, сказал негромко:
– Там принимает кардинал Фруччио. А вас примет его святейшество папа Урбан Четвертый.
Тангейзер смолчал, не зная, радоваться или нет, все-таки простоял с полуночи зря, то ли глумились над ним, то ли проверяли христианское смирение, заодно выказывая свою власть.
Они подошли к дверям кабинета, отделанным золотыми крестами, через несколько минут дверь распахнулась, вышел плачущий от счастья мужчина в поношенной одежде, рот до ушей, глаза блестят.
Служитель тут же сделал приглашающий жест Тангейзеру.
– Старайтесь говорить коротко, – предупредил он тихо. – Его святейшество уже немолод и быстро устает.
Тангейзер кивнул и с трепещущим сердцем переступил порог. Комната залита светом, словно он уже попал в Царство Небесное, трон папы римского расположен на некоем возвышении, но это, как понял Тангейзер, просто для удобства паломников и просто посетителей, им меньше наклоняться, чтобы поцеловать папскую туфлю.
Урбан Четвертый весь в золоте, начиная с огромной тиары в форме пчелиного гнезда, яркой и угрожающе трехъярусной. Тангейзер уже видел такие на фресках, точно такая же была на Дарии Третьем, когда он сражался с Александром Македонским. Тройная корона папы – символ власти над тремя сферами – небом, землей и подземным миром или над тремя частями земли: Азией, Африкой, Европой, заселенными потомками сыновей Ноя: Сима, Иафета и Хама.
Яйцеобразная тиара увенчана золотым крестом, тремя венцами и двумя лентами, что ниспадают сзади, одет не в сутану или дзимарру, как ожидал Тангейзер, а в фальду, длинный подол спускается настолько ниже края альбы, что, когда папа в такой идет, подол ему несут спереди и сзади, но сейчас в кресле все собрано в крупные складки, чтобы красные туфли, обязательные для поцелуя, оставались на виду.
Тангейзер приблизился с сильнейшим душевным трепетом, опустился на колени и, низко поклонившись, поцеловал папскую туфлю, что уже и не туфля, а произведение искусства: выполнена искусно, вручную, с красным атласом, красным шелком и золотой нитью, отделана вышитым крестом, украшенным рубинами.
Урбан Четвертый произнес усталым голосом терпеливого и бесконечно ласкового родителя:
– Слушаю тебя, сын мой.
Тангейзер ощутил, что взор начинают застилать слезы, он заговорил дрожащим голосом:
– Грешен я, святой отец… как я грешен!.. И не знаю, чем вымолить ваше прощение…
– Кто ты, – поинтересовался Урбан кротко. – И в чем считаешь себя грешным перед людьми и Богом?
– Я фрайхерр из рода Тангаузенов, – ответил Тангейзер жалким голосом. – Тангейзер, Генрих фон Офтердинген. По молодости и глупости отправился в крестовый поход за императором Фридрихом Вторым в Святую землю…
Голос его прервался, он зарыдал, папа легонько коснулся перстами его склоненной головы. Тангейзер успел заметить кольцо рыбака на пальце, такой же обязательный атрибут, как и тиара, дескать, папа наследник апостола Петра, что забрасывал сети.
– Молодость проходит, – произнес над ним старческий голос, – а мудрость и понимание накапливаются… Ты многое уже понял, я вижу.
Тангейзер увидел протянутую ему руку, жадно ухватил ее и припал губами к кольцу, где успел увидеть изображение рыбака в лодке. Целуя перстень, человек молча клянется отныне повиноваться воле папы, что бы тот ни велел, но Тангейзер чувствовал всем сердцем, что этот человек, на престоле апостола Петра, его поймет и простит…
– Святой отец, – вскрикнул он, – я понял, я все понял!.. Но только теперь!.. А тогда я попал на Восток с его чувственностью, когда каждую ночь мною овладевали дьявольские соблазны…
– Они искушают всех.
– Но я среди тех, кто поддался!
– Продолжай, сын мой.
– Там женщины свободны, – сказал он с мукой, – они легко предлагают себя мужчинам… Да, я был не один, попавший в сети дьявола… Но это не оправдывает меня, я ничтожество, я просто… просто слаб…
– Все люди изначально слабы, – произнес Урбан невесело. – Сильными их делает Слово Божье, Воля Божья, следование заповедям Господа… Ты проявил слабость потому, что ваш безбожный император выступил в поход без нашего благословения и даже вопреки запрету. Он не взял с собой священников и каноников, что могли бы противостоять дьяволу, издавна поселившемуся в тех жарких краях… не зря же Господь там сжег Содом, Гоморру, Сигор, Адму и Севоим – пять великих городов, управляемых могущественными царями!..
Тангейзер сказал страстно:
– Я видел там дьявола в сотне обличий… но слаб, слаб, слаб!.. Я истратил свое состояние на женщин, развлечения, утехи, а мог бы раздать эти деньги бедным.
– Мог бы.
– Почему я этого не сделал?
– Человек слаб, – повторил Урбан печально. – Это семя Змея проявляет себя… Император Фридрих забыл в своей гордости, что папа римский – наследник духовной власти на земле…
– Мы все это забыли в своей гордыне, – сказал Тангейзер. Он не вытирал слезы, они лились и лились двумя светлыми, но горючими ручьями. – Мы были уверены, что справимся даже с самим дьяволом…
– Дьявол сам внушает эту мысль, – сказал Урбан. – И как только человек преисполняется гордыни, тут и попадает в ловушку, уготованную для него Князем Тьмы и властелином Ада.
Тангейзер вскрикнул, бия себя кулаком в грудь:
– Но это еще не все!.. Я вернулся из того знойного мира в холодную Германию, но и там искушения преследовали меня. Почему, ну почему я не проехал мимо той проклятой горы Герзельберг? Ее же не зря называют Венериной, разве это не предупреждение?..
Урбан спросил настороженно:
– Что за… гора?
– Она, – сказал Тангейзер, всхлипывая, – как раз между городами Эйзенахом и Готой, неподалеку от Вартбурга. Это в Тюрингенском Лесу! В ней есть пещера, где слышно шум подземных ключей, но можно расслышать и стоны грешников, а также нечестивые крики адской радости! Во мраке грота ночью можно увидеть адское пламя… Господи, почему ты меня не остановил?
Урбан сказал строго:
