– Неисповедимы пути Господа. Возможно, он хотел, чтобы ты раскаялся? В Писании не зря сказано, что раскаявшаяся блудница ему дороже тысячи девственниц.
Тангейзер вскрикнул с жаром:
– Да, я блудница!.. Да, именно так!.. Блуд, только блуд, нечестивый и всепожирающий, отвратительный и сладострастный, омерзительный в своей похотливой животности…
Урбан спросил тихо:
– Ты в этом жаждешь всем сердцем покаяться?
Тангейзер ощутил, как в глазах щиплет, а губы начинают вздрагивать.
– Ваше преосвященство, я ехал ночью мимо той горы, но тут загремела гроза, начался злой ветер, а над деревьями появилась Дикая Охота, ведомая дьяволами… Спасаясь, я вбежал в щель, откуда увидел свет… Щель становилась все шире, я наконец вышел в большую пещеру, где меня встретили молодые красивые женщины.
Урбан с осуждением покачал головой.
– Сатанинское наваждение!
– Они отвели меня еще дальше, – продолжил Тангейзер, – там огромные подземные залы в недрах горы! И пир не прекращается уже тысячи лет…
– Пир?
– И оргии, – сказал Тангейзер упавшим голосом. – Да, языческие оргии…
– Сатанизм!
– Они просто не знают радостей выше, – сказал Тангейзер. – Но я-то знал!.. Вернее, слышал о них, мне говорили, но почему я не слушал?.. Каюсь, как же я каюсь и убиваюсь о никчемности своей жизни! Как я мог, слушая мудрые наставления, пасть так низко!.. Язычники не знали другой жизни, но я же родился в ином, уже очищенном от скверны мире! Почему, ну почему я все-таки отыскал грязь и похоть, влез в нее и провел там, блаженно похрюкивая, семь долгих лет?
Он принялся рассказывать жадно, взахлеб, что делал и как делал, в какой похоти утопал и какие мерзости совершал, перед которыми грехи Содома и Гоморры покажутся детскими шалостями.
Урбан слушал, и с каждым словом его лицо каменело. Голос Тангейзера то затихал почти до шепота, когда пересказывал стыдные подробности, то звенел отчаянием, понимая, что сам, по своей воле, предавался не просто блуду и разврату, а, хуже того, вернулся в то состояние, в котором живут все животные, но они невинны и безгрешны, ибо неразумны, а человеку Господь дал свободу воли, а потому в добрых делах – его заслуга, а в недобрых – его вина.
– Дьявол меня попутал…
Урбан прервал:
– Отговорки грешников! Дьявол никого не может сбить с пути, попутать или сманить в грех, если человек сам не допустил этого.
– Каюсь, – повторил Тангейзер убито. – Да, это малодушная отговорка. Я сам виноват, ибо в жаркие сарацинские ночи всех нас посещали сатанинские видения, но если другие просто молились и напоминали себе, для чего пришли в мир и в Иерусалим, то я оказался слаб, и шел к продажным местным девкам, и тешил не душу, а плоть… А в гроте Венеры я предавался похоти семь лет…
Урбан отшатнулся.
– Что?.. Семь лет в объятиях самой дьяволицы?..
– Да, – прошептал Тангейзер, слезы все копились и копились, затем прорвали запруду век и освобожденно покатились по щекам. – Я грешен, грешен… и прошу простить меня… я не могу жить с такой тяжестью на душе… Но самое страшное, ваше святейшество, что я восславил эту Венеру в своей песне, а потом на турнире в Вартбурге я спел ее в присутствии сотен слушателей…
Урбан охнул, попытался отшатнуться от омерзения, но уперся в спинку трона наместника Господа на Земле.
– Что?.. Ты не только сам погряз… но и других соблазнял?
Тангейзер уронил голову.
– Да, ваше святейшество…
Урбан вскрикнул так громко, что вскочили с мест все служители, расположившиеся вдали, чтобы не слышать исповеди:
– Это же самый великий грех на земле!.. Талант слагать песни дается Господом только для добрых дел!.. Тот, кто обращает его во зло… тому гореть в вечном огне!
Тангейзер вскрикнул в отчаянии:
– Ваше святейшество!.. Я нуждаюсь в вашем прощении!.. Я не могу жить с такой тяжестью на душе!
Урбан сказал яростно:
– Что?.. Да скорее этот посох в моей руке зацветет, чем ты получишь прощение!.. Убирайся! Убирайся из святых чертогов!.. Возвращайся в ту чертову пещеру к своей дьяволице!
Тангейзер зарыдал, чувствуя, как само небо затрещало и обрушилось тяжелыми глыбами на сердце.
Он почти не чувствовал, как его подхватили под руки и вывели, а дальше навстречу шли переулки и улицы, он натыкался на людей и стены, всхлипывая и не вытирая слез.
Урбан после ухода миннезингера чувствовал такой гнев, что заболело сердце, и он ухватился за левую сторону груди и долго мял, стараясь успокоиться.
Ну почему, почему люди снова и снова лезут в грязь животных страстей, хотя уже и Христос явился в мир, чтобы напомнить о душах, которые Господь вдохнул в каждого? Язычество погубило мир, учение Христа выводит к свету… и почему семя Змея настолько сильно в каждом человеке, что может заставить уйти в прежний животный мир?
Он поднял голову, ощутив неладное, перед ним остановились кардиналы Скорцио и Фернандио. На лицах потрясение, оба рухнули на колени и начали быстро-быстро креститься.
– Что? – спросил Урбан. – Что случилось?
Кардинал Скорцио приподнял голову и проговорил, заикаясь от священного трепета:
– Посох…
– Что, – начал было Урбан и повернул голову в сторону правой руки, что все еще опирается на посох. Абсолютно сухое дерево пустило свежие побеги, на них повисли дивные цветы, наполняя воздух благоуханьем. – Что… случи…
Он умолк и только смотрел остановившимися глазами на посох, что всегда был мертвее мертвого.
– Ваше святейшество, – проговорил задыхающимся голосом кардинал. – Вы удостоились чуда!
Урбан прямо с кресла рухнул на колени. Жгучие, как раскаленное железо, слезы раскаяния оставили на щеках дымящиеся дорожки, срывались с подбородка и падали на пол, прожигая мрамор.
– Господи! – вскричал он страшным голосом. – Как я мог преисполниться такой гордыни… как мог решить, что это я прощаю или не прощаю… когда это делаешь только Ты?.. Прости меня, я все понял… все понял!.. Обращение никогда не может быть поздним. Разбойник вошел с креста в рай. Господи, я всею жизнью своею…
Кардинал спросил быстро:
– Что с этим певцом?
Урбан прокричал:
– Скорее верните его! Он прощен самим Господом! Быстрее отыщите его…
Кардиналы повернулись к стражам, те моментально сорвались с ног и пропали из зала.
Обыскали весь Рим, но в стене вокруг Вечного города сотни ворот, и через каждые входят и заходят тысячи одинаковых паломников.
Тангейзера не отыскали, однако папа Урбан не останавливался в поисках, стремясь искупить невольную вину. Через несколько месяцев ему сообщили, что мрачного вида рыцарь въехал прямо на коне в щель горы Герзельберг, что распахнулась перед ним, как занавес.
Тогда Урбан Четвертый велел приставить к той щели верного Эккарта, да не пустит туда никого
