– А что Косово? – удивился Каганов. – Там они победили.
– Да, победили, – согласился я. – Но весь мир их возненавидел. Даже США поняли, что в желании нанести удар по славянскому миру поддержали не тех. Теперь албанцы в изоляции, а кобызы не хотят такой участи. Они уверены, что и так победят, отыскав щель… да какую щель, пробоину в нашей стене! Эта пробоина – российское законодательство. Я не знаю, какой враг составлял эти законы, но это враг: умный, талантливый, сумевший надеть на Россию стальной тяжелый панцирь с дырой напротив сердца.
Убийло сказал осторожно:
– Тогда надо закрывать пробоину?
– Надо, – ответил я тоскливо, – но на это уйдут месяцы… если не год. Долго готовить, согласовывать, выносить на утверждение в Госдуме, а та никогда такие вещи не принимает с первого раза, отложит на полгодика, чтобы обдумать и взвесить… Нет, пробоину латать надо, пусть юристы срочно займутся, но мы сейчас должны принять ряд экстренных мер.
Убийло буркнул:
– И все-таки я настаиваю. Окружить конклав с кобызами рвом и колючей проволокой!.. Раз уж поселились, пусть живут там. Но больше – никуда. Это уже не инфекция будет, а метастазы…
Громов сказал иронически:
– Демократы скажут, что это метастазы наоборот.
– Как это?
– Это русские – рак, а кобызы – фагоциты, убивающие рак. Эти земли, заселенные кобызами, станут намного богаче и красочнее, чем под ленивыми и спивающимися русскими.
Сигуранцев побагровел, налился дурной кровью.
– Это русские – рак?
Я сказал успокаивающе:
– Имеет право на существование и такая точка зрения. Но если мы уж решили, что России надо дать шанс… неважно, честный он или не совсем, то мы говорим о другом.
Сигуранцев вскипел:
– Как это о другом? Он же оскорбил весь русский народ!
– Он сказал от имени русского интеллигента, – объяснил я. – А кто еще оскорблял русских так последовательно, как не русская интеллигенция?.. Русская интеллигенция встает хоть при звуках юсовского гимна, хоть сингапурского, но, когда исполняют наш гимн, гнусно ухмыляется и острит по поводу не таких слов, как придумали бы они.
Они замолчали, смотрели с недоумением, как Каганов и Убийло. Сигуранцев проговорил холодно:
– Почистим. Почистим и этих… говорунов. Спасибо, Дмитрий Дмитриевич, что вы решились.
Я безнадежно махнул рукой:
– Но вы представляете, что скажут? Вот, гад, не хочет уходить на покой, цепляется за власть!.. До того не хочет расставаться с ней, что готов всю страну угробить, Конституцию отменил, себя в наполеоны произвел…
Громов сдвинул плечами, я ждал, что возразит, начнет успокаивать, но он сказал неожиданно:
– Скажут. Конечно же, скажут. А чего еще ожидали?.. И не только демократы скажут, но всякие человечишки, что и в крестовых походах видят только экономические мотивы, а в подвиге Александра Матросова – скользкий лед. Ну и что? Всем не смогут угодить даже демократы. Пусть говорят. Но есть люди, их меньше, но они – лучшие, кто скажет, что наконец-то у кого-то хватило ума понять, что мир меняется, надо меняться с ним, а если ты президент, то еще и чуточку опережать эти изменения, дабы уберечь страну от шока. Конституция нам дана не богами и не Богом, ее писали люди, не очень умные, кстати. К тому же растерянные, угодливые, постоянно оглядывающиеся на Запад, где несколько другие условия… Ее не только можно изменять, приостанавливать, можно и вовсе отменять, если есть другие пути, получше. Нельзя отменять только ту Конституцию, что дана Богом или, если вы материалист, то биологическими законами выживания вида. А вид наш под угрозой, целый вид, а не только русская нация!
Я огрызнулся:
– Да знаю я про вид! Я про свою шкуру думаю. Сколько человек от меня отвернется?
Он наконец-то возразил:
– А вам не важнее, что вас начнет не только любить, но и уважать ваш учитель? Я говорю о Карелине?
Я спросил устало:
– И это знаете?
– О президенте надо знать все, – ответил он.
Теперь Громов ежедневно докладывал о подготовке к операции. За неделю удалось подобрать два десантных полка, которые не заражены общечеловеческими ценностями, а кавказцев ненавидят. Я смотрел на бодро докладывающего Громова, спросил проникновенно:
– Лев Николаевич, в чем трудности?
Он покосился на присутствующих в моем кабинете Сигуранцева, Босенко и Каганова, спросил настороженно:
– Какие трудности? Я говорю, что людей уже подобрали…
– На это потребовалась неделя? – спросил я. – Да сейчас в кого ни ткни – все ненавидят кавказцев.
