должны стараться ускорить приход нового мира, который все изменит. Это только кажется, что мы бессильны в таком огромном мире. На самом деле все человечество – аморфная масса. Куда ее пихнут, туда и катит.
Я сказал осторожно:
– Но пихнуть человечество, гм… какие нужны силенки?
Чернов пояснил:
– Гаркуша брякнул, не подумав. У него это часто. Для него сказать красиво важнее, чем сказать правильно. На самом деле человечество никуда пихать не надо. Это все равно что пытаться передвинуть огромное топкое и смердящее болото. И трудно, и… бесполезно. Да вы и сами наверняка по своим знакомым… У нас у всех такие, доставшиеся еще со школьной или университетской скамьи! Просто из этих бесполезников иногда удается выдергивать тех, кто подобен нам…
– И чем больше навыдергиваем, – сказал Знак, – тем быстрее будем обрастать возможностями. Это как снежный ком! Сперва к нам будут идти идейные, а потом… всякие.
Я сказал трезво:
– Но все хотят приобретать, а вы предлагаете вкладывать и вкладывать. Даже женщины, что полжизни отдадут за баночку омолаживающего крема, хотят его уже сейчас, а не вкладывать деньги в развитие отрасли. Так что женщины отпадают. Как и все нормальные люди.
Он ухмыльнулся.
– А при чем здесь нормальные? Разве мы нормальные?
– На таких, как мы, далеко не уедешь. Нас мало.
– Мало перешагнувших, – уточнил Гаркуша.
– Понявших, – добавил Чернов.
Мне показалось, что в его голосе звучит самодовольство, потом дал себе подзатыльника за придирки. Пусть мы в самом деле… и поняли, и перешагнули. Лишь бы от счастья, что мы такие вот замечательные, не остановились и не пошли снова по бабам, пиву, футболу по жвачнику, не ушли в виртуальные миры.
– Надо выработать базовые основы, – сказал Знак с неловкостью, – для поведения среди этих… полуобезьян. Я, к примеру, себя то и дело ловлю, что спорю и доказываю…
– Что? – спросил любознательный Гаркуша.
Знак отмахнулся:
– Неважно. Ни о чем с ними не стоит спорить. Это надо ввести как правило.
Гаркуша возразил:
– Почему? О бабах можно. В бабах они понимают. И в футболе. Все марки пива знают, кто в каком году забил финальный гол.
Чернов прервал:
– А нам это надо?
– Ну, – сказал Знак тоскливо, – я имею в виду, если надо поддержать разговор.
– И разговор поддерживать не надо, – отрезал Чернов жестко. – Такие разговоры поддерживать легко, приятно даже, потому и не надо. Эти разговоры нас опускают до их левела. А человеки они или недочеловеки – это пустые разговоры.
Гаркуша неожиданно широко усмехнулся:
– Ну да, если учесть, что теперь снова непонятно, что такое сам человек.
Он посмотрел на Чернова, тот нахмурился.
– Ладно-ладно, это неважно, как я уже сказал. Главное, что мы не упускаем главное: мы сами идем в сингулярность и стараемся туда тащить других. А терминология…
Я сказал осторожно:
– А что насчет человека?.. Я думал, что это давно определено.
Они переглянулись, как авгуры, что разделяют какое-то секретное знание, а я вот простой, мне такое недоступно. Чернов пробормотал:
– Это какие определения?.. Мыслящий тростник или петух без перьев?..
– И эти тоже, – сказал я. – А потом были уже настоящие. Ну, научные!
Они снова переглянулись, Чернов проговорил в затруднении:
– Слава, на самом деле все эти определения рухнули в связи… Вы правы насчет древности с их «мыслящим тростником» и кончая «петухом без перьев»… Но сейчас все рамки размыты, сломаны, растоптаны…
Я спросил с неуверенностью:
– Разве теперь не определено?
– В девятнадцатом веке было определено окончательно, – заверил Гаркуша. – А в двадцатом отшлифовано.
Знак хмыкнул:
– И если бы не этот сумасшедший двадцать первый… Вот вам первое точное определение: человек –
