женщине, но когда догнал меня по росту, я ощутил, что младший братишка соревнуется со мной во всем, словно эдипов комплекс переместился теперь на меня.
Он взял меня за плечи, я видел сочувствие в его всегда веселых глазах.
– Слава, – сказал он, – вырубай здесь все на хрен. Мама велела привезти тебя.
– Да ладно, – сказал я вяло, – я с нею недавно говорил по мобиле…
– Недавно?
– Ну да…
– Это когда?
– Да что ты к таким мелочам? Не помню.
Он покачал головой:
– Ты говорил с нею три месяца тому. Ровно две минуты. Да знаю-знаю, что и говорить вроде не о чем. Но все-таки…
Я сказал недовольно:
– Ты бы еще меньше говорил, если бы жил отдельно. А так, конечно…
Он покликал по иконкам, закрывая и выходя, несмотря на мои протесты, из баймы, вытащил из бельевого шкафа чистую тенниску.
– Лови!..
Я сказал тоскливо:
– Давай я поговорю с нею по мобиле? Или по скайпу?
– У нее нет скайпа.
– Пусть воспользуется твоим.
Он помотал головой.
– Не сумеет. Да дело не в ней, сам понимаешь…
Я дал натянуть на себя тенниску, Денис вытолкал меня на площадку, сам запер квартиру и вызвал лифт.
Еще подходя к двери, мы оба ощутили, что из-под нее просачиваются вкусные запахи хорошо прожаренного мяса и специй. Мама открыла, румяная и улыбающаяся, пополнела за это время, но все равно молодая и цветущая женщина: налитое свежестью лицо, крупная белая грудь, соблазнительно выглядывающая в низкий вырез платья, полные белые руки, обнаженные до плеч.
– Славик, – сказала она нежно и, обняв, поцеловала в обе щеки. От нее вкусно пахло жареным мясом и печеными карасями, моим любимым в детстве лакомством. – Как я рада…
– Я тоже рад, – пробормотал я и вдруг ощутил, что в самом деле рад. Нормальные люди вообще-то в случае беды инстинктивно ищут помощи и защиты у родни, пусть даже простого сочувствия, а я, поколение пепси, точно так же инстинктивно старался забиться в нору подальше от родни, чтобы меня никто не видел, не слышал, не трогал и не беспокоил. – Я рад, мама.
Она повела меня на кухню, придерживая за плечи.
– Я приготовила ужин, все остыло, а вы так долго ехали…
Денис потер руки.
– Щас мы все почистим со стола! Пока ехали, проголодались. Правда, Славик?
– Правда, – согласился я.
Я в самом деле чувствовал и аппетит, и даже просыпающийся голод. Мама всегда готовит вкусно, у нее куча книжек по поварскому искусству, которые, правда, не раскрывает, но все равно они ее обязывают, как она говорила, держаться на высоте.
Я повел носом по воздуху, поглощая запахи. От мамы вкусно пахнет сдобными пирогами. Она их готовит с удовольствием, удаются на славу, нежнейшие и пушистые, хотя вообще-то мама торчать на кухне не любит, в ее время уже пришел фаст-фуд и расфасовка в гастрономах, когда нужно только подогреть. А пироги готовить научила бабушка, когда мама крутилась вокруг нее на кухне и лезла помогать.
И сама она похожа на только что приготовленный сдобный пирожок: улыбающаяся и такая сдобненькая, что хочется укусить.
– Мойте руки, – сказала она, – и приходите на кухню. Как раз будет готово.
Из ванной я прошелся по квартире, сколько здесь не был, а ничто не изменилось. И хорошо, что не меняется. Это так уютно, когда все такое же, как и в детстве…
Самая дальняя комнатка, маленькая и тесная, все так же служит спальней: там ничего не умещается, кроме двуспальной кровати и крохотной тумбочки.
Ее постель покрыта клетчатым пледом, рядом две продолговатые подушки, справа и слева по ночному столику. На левом маникюрный набор, штук семь тюбиков с разными кремами, особые щипчики для обкусывания ногтей на ногах, мобильник и крупные клипсы. На правом – пепельница и полупустая пачка сигарет.
– Повеяло родным? – раздался за спиной бодрый голос младшего брата. – И ты здесь когда-то кувыркался…
Я кивнул.
