– О ламе, – повторил я. – Да не той, что в Андах возит хворост… Далай-лама, ты говорила!
Она сладко потянулась, голосок был томным, с едва заметной насмешкой:
– Тебе просто пощебетать аль возжелал в самом деле ответ?
– Щебечи, – разрешил я, – я всегда люблю твой щебет. Но прощебечи про этого ламу. Хоть и кругом неудавшийся, но мы ж знаем, что из неудавшихся в одном выходят еще как удавшиеся в другом.
На чистом лобике подвигалась кожа, пытаясь собраться в морщинки, но не сумела. Маринка ответила уже яснее, тоже выходя из приятной расслабленности:
– Когда шатается земля под ногами, многие хватаются за небо. Далай-лама это учел. Не скажу, что он полный жулик, но все-таки. Если хочешь в самом деле увидеть людей, которым забота о своем здоровье принесла плоды, то надо тебе заглянуть к петровцам.
Я приподнялся на локте, вглядываясь в ее чистое личико:
– Кто это?
– Ты не знал? – удивилась она.
– Представь себе.
– Ты даешь! О них даже по телевизору показывали.
– Наверное, я смотрю не те каналы.
– Да знаю тебя, – уличила она голосом прокурора. – Включаешь после полуночи! Когда всякую там эротику крутят.
– Через Интернет могу просмотреть порносайтов больше, чем покажет телевидение за сто лет. Так что за петровцы? Если они не под запретом, можем к ним сходить?
Сердце стучало часто, я сел в постели, готовый вскочить и мчаться за тридевять земель, где сокровища, молодильные яблоки, живая вода, источник вечной жизни.
Она спросила удивленно:
– Почему такое лихорадочное нетерпение?
– Чувствую, – ответил я смятенно.
– Чувствуешь? Ты же совсем недавно смеялся над всеми чуйствами!
– Сейчас не тот случай. Так ты идешь?
Она нехотя начала подниматься из постели:
– Ну, если так настаиваешь… А ты уверен, что не хочешь побороться еще разок?
Школа петровцев, как я понял по рассказам Маринки, росла больше за счет бедных, которым не по карману современное лечение, чем за счет фанатиков натуропатии. Хотя и такие были, они выделялись особым рвением, фанатичным видом, лихорадочным блеском глаз и особой истовостью, с которой ловили каждое слово Учителя.
Я остался наблюдать, как эти мужики и бабы, раздевшись донага, обливаются водой, окатывают друг друга прямо из ведер. Некоторые совсем молодые, сочные, а вымя трясется так, что меня бы это завело, но мужики знай окатывают баб холодной водой и сами окатываются, словно охлаждают пыл, не до сексуальной ерунды, когда речь о такой драгоценности, как здоровье…
Место петровцы выбрали уединенное, хотя в Москве где уединишься, я заметил, как еще пара зевак остановились неподалеку, один даже щелкал фотоаппаратом.
Я спросил тихонько:
– И что это дает?
Марина наморщила носик в задумчивости.
– Ну, прежде всего это клуб по интересам…
– Нет, что дает это обливание?
– А, это связь с Природой, Единым Разумом, Душой Космоса, Вездесущей Праной Мироздания, что разлита везде и всюду… а в быту, ведь тебя именно это интересует, дает долгую счастливую жизнь.
Я посмотрел на мужиков, что перестали обливаться, теперь кланялись бабам, а те кланялись в ответ. Похоже, этот Петров к тому же содрал кое-какие ритуалы не то у самураев, не то у дзюдоистов.
– Долгую счастливую… это сколько?
Она сделала большие удивленные глаза:
– Не до бесконечности, понятно. До бесконечности… гм… там другие методы. А эти получат пару лет прибавки.
Выстроившись в круг, петровцы бегали гуськом, тряся животиками и всем, что еще болталось. Я засмотрелся на молодых женщин, а Маринка, поймав мой пристальный взгляд, ревниво поморщилась:
– Ты это оставь… Они так заняты своим здоровьем, что ни на что отвлекаться не станут.
– Пару лет, – пробормотал я. – Без этого проживут пятьдесят семь, если верить нашей статистике, а если каждый день вот так себя истязать, то проживут по пятьдесят девять… Да, ради этого стоит бегать голым, обливаться, глотать сопли, кланяться и пить не только свою мочу, но и мочу своей собаки!
Она засмеялась, в отделе все друг друга знали как облупленных: я за прибавку даже целого столетия не пошевелил бы пальцем. Но я смолчал, ибо она знала не меня, а моего разумоносителя. А что буду
