самые глубины сердца, и вот теперь оно, кровоточащее, развернуто, как спелая слива, вся мякоть под палящим солнцем, он все это понимал, но магия затмила разум и погасила волю. Он вместе с дэвами слышал этот хриплый задыхающийся голос, полный непередаваемой муки, страсти, мольбы, страха, но не понимал смысла этих слов:
– …а если ты… видишь у ворот дворца тысячи и тысячи брачных послов… то среди них толчется и мой посланец, любимая!.. Если сто мужчин не могут ни есть, ни спать, то среди этой сотни мечусь я… с воспламененной душой и израненным сердцем! Если десять героев бросили мечи в пыль, надели лохмотья певцов и пошли по свету, воспевая твою красоту, то я среди них… Если ты сумела всех отстранить от себя настолько, что остался только один, – то знай, это я тот единственный, которого ты не сможешь прогнать ни угрозами, ни холодностью, ни оскорблениями…
Щаге Райк хмыкнул, бросил на седого дэва острый взгляд. Старый дэв холодно и внимательно слушал, но глубоко запавшие глаза блестели, а на бледных щеках выступил румянец.
– Что он глаголит? – сказал он негромко. – Разве… дикие могут вот так?
– Ты слушай, – ответил Щаге Райк. – Слушай.
С губ распростертого и одурманенного варвара, лишенного сознания и воли, продолжали срываться странные для такого испещренного шрамами воина слова:
– …но если тебе скажут, что у твоих ног нет ни одного… ни одного!… тогда знай, что мое измученное сердце не выдержало. Ни кровавые битвы, ни воля чужих колдунов, ни сами боги не могли остановить и повергнуть, но твой холод убил меня надежнее любого меча. Я мертв, я похоронен, а на мою могилу навалены тяжелые камни, чтобы не встал, влекомый любовью…
Он шептал все тише, заклятие ослабевало, седой дэв наклонился, ловил каждое слово, а Щаге Райк повторил задумчиво:
– Влекомый любовью… Что-то знаемостное. Но не вспомнить, не вспомнить…
– Автан Дарх, – обронил седой дэв негромко.
– Кто?
– Автан Дарх, – повторил седой с некоторым раздражением. Он наклонился, стараясь не пропустить ни слова, слетающие с губ зачарованного. – Великий маг, жил и творящил за пятьсот лет до осознания.
– Маг? – повторил Щаге Райк. – А при чем здесь маг?
– Он был великий маг, – бросил седой дэв еще раздраженнее. – Он освоил даже магию любви. По крайней мере, так глаголят.
Щаге Райк отмахнулся.
– Эти слухи расненят эпоха от эпохи. Всем хотелось чуда… Но заклятия его… те, что проросли до нас, в истинстве дивно и странно красивы.
Придон уже шептал совсем тихо. Седой дэв распрямился, теперь лицо было снова бледным, зато глаза блестели странным влажным светом.
– Щаге Райк, я боюсь, что… что этот варвар как-то нащупал ключ…
– Ключ? Разве это бытностно?
– Или хотя бы отыскал отдельные слова.
Щаге Райк подумал, покачал головой.
– Ты прав. Я тоже познаю, как мое сердце трепещет, а на глазах кипенье слез. Тебе арнтно, но я сейчас страстно жажду уберечь какую-то грязную и тупую, как корову… нет, как козу невежественного сенга, девку…
Седой дэв сказал встревоженно:
– Пойди к Акуниргу. Пусть он тебя очистит, опуринит. Погрузись, ты устал. Лучше оластись прямо сейчас! От магии любви нет щита. Не надо оппасничать.
Щаге Райк поднялся, сделал пару шагов к двери. Оглянулся с тревогой:
– А ты?
Седой дэв сказал невесело:
– А у меня щитанство есть.
Щаге Райк дернулся.
– Ты же сам рек, что от магии любви нет щитанства!
– Нет, – ответил седой дэв. – Но для меня – есть. Иди.
Щаге Райк вышел, пальцы его на ходу растирали ноющее сердце. Когда за ним захлопнулась дверь, а незримые руки наложили колдовские печати, видимые только чародеям высшей степени, седой дэв снова повернулся к потерявшему сознание варвару.
Сквозь кровавую пелену, застилающую взор, Придон видел, как на стене, прямо над запрокинутой головой колдуна, возникло светлое пятно. Расширилось, в мерцающем свете высветилось, созданное его волей и чарами, женское лицо с удивительно тонкими, почти птичьими чертами. Крупные выпуклые глаза смотрели с любовью и нежностью.
Колдун часто задышал, сказал что-то, в голосе послышались хрипы. Он всхлипнул, сам испугался или устыдился, пугливо оглянулся на дверь, взмахнул рукой, изображение исчезло.
Да, он защищен, сказало что-то в черепе Придона, и он с испугом понял, что понимает мысли этого дэва. Как любой защищен, продолжал надрывный ломкий голос, кто до смертной муки переболел чем-то… У того вырабатывается способность не заболеть снова… И болеть уже нечему.
