языки шелковые.
– Иногда и там, за бугром, – сказал я, – языки не только шелковые, но и истекают медом.
Краснохарев буркнул, не отрываясь от бумаг:
– Реклама, что ли?
– Можно назвать и так, – согласился я. – Реклама своего образа жизни. Как сирены, что обольщали Одиссея, поют… Но Одиссей сумел устоять, а мы – нет.
На меня посматривали с сомнением, но внимательно. Хоть какие глупости я ни говорил, но все-таки президент зачем-то меня приглашает. Более того, прошел слушок, что даже советуется.
Кречет усмехнулся:
– Я сам слушал этих зарубежных сирен. Наше правительство здорово постаралось, чтобы их слушали и всему верили без оглядки. Мол, раз глушат, значит – там правда. Извечно русское отношение к власти… Мне, как и всем, нравилось все запретное. Как нравилось и то, что позволяло не карабкаться на гору, а позволило бы катиться вниз… Ведь, по сути, прежняя власть усиленно тащила человека на сверкающую гору, а Запад вкрадчиво уверял, что в этом самоистязании нет надобности.
Он бросил на меня быстрый взгляд, но я уже упорно смотрел в стол. Кречет говорил цитатами из моей старой книги по психике масс. Может быть, ему будет неприятно, что я замечаю, кто знает.
– Возьмем простейшую ситуацию, – продолжал он с ядовитой улыбкой, – когда человек решил бросить курить или пить. Или возьмем того больше: решил по утрам делать зарядку, учить язык, бегать трусцой… И вот все вокруг начинают: да что ты с нами не пьешь, не уважаешь, да? Да закури разок с нами, это здоровью не повредит, все враки! Вон посмотри на Митрича: курит, пьет, а все еще к бабам ходит, хотя ему семьдесят лет! Вон ихний Черчилль каждый день по толстой сигаре, бутылке виски, толстый, как копна, – а помер в девяносто лет!.. улавливаете?
Краснохарев покряхтел:
– Что ж, Одиссей всем ухи воском забил, а нам чем?
– Вот-вот! В начале века можно было в изоляции строить хоть коммунизм, хоть царство божье на земле. Но с приходом радио те, кто страшится таких строителей, стали уверять, что можно жить и никуда не стремясь, просто жить. И что так жить даже лучше! И плевать на высокие цели и мотивы! Человек произошел от обезьяны. Он сам обезьяна и обезьяной останется. Вот вам работы Фрейда, Моррисона… И когда изо дня в день тебе долбят, что можно прожить и без утренней зарядки и что не обязательно истязать себя диетой, то надо быть сверхчеловеком, чтобы устоять. Но народ не состоит из сверхлюдей. Простого человека всегда легче уговорить бросить работу и полежать, чем работать.
Кречет все чаще посматривал на меня, наконец отвел в сторону:
– Что-то случилось?
– Ничего особенного, – ответил я с неловкостью, голос президента был полон участия, словно боевой генерал внезапно превратился в священника. – Просто я не в своей тарелке… И не за своим столом.
– Почему так?
– Все работают. Как вы изящно выразились, пар… или пена из одного места. Только я…
– Ну-ну, что делаете вы?
– Вот именно. Что делаю я? Все вокруг специалисты. А я?
Он внимательно посмотрел на меня, покачал головой:
– Возможно, вы последний на свете философ. Не зря же я из вашей книги по памяти почти главу прочел! Надеюсь, заметили?
– Спасибо, – ответил я с неловкостью, – у вас действительно сказочная память! Но насчет философов… Их выпускают философские факультеты крупными партиями.
– Философами не становятся, получив красивый диплом с печатями. Философ видит то, чего не видят специалисты. К тому же видит… все. Целиком.
Я пробормотал:
– Спасибо. Я просто не уверен, что это обо мне.
Он тепло улыбнулся:
– О вас. А к тому же вам некуда больше деться. Здесь самые близкие вам по духу люди. В остальном мире вы не можете рассчитывать ни на популярность, ни даже на понимание. Вы слишком… революционны.
– Это я-то?
– Да. Взгляните на революционеров одного шажка. Ну, зачем называть фамилии?.. Уживались неплохо и при Советской власти. Один, к примеру, считается отцом страшного оружия, которым мы долго грозили Западу… хотя теперь знаем, как наши шпионы перетаскали нам все ихние секреты… Он лауреат всех Сталинских, Ленинских, Государственных и прочих премий, грудь в орденах и правительственных наградах… а уж когда получил все выше крыши, долларами хоть стены своих дач оклеивай, тогда-то и заявил, что Советская власть не совсем хороша, гуманности в ней недостает, права человека слегка ущемляются… Как будто раньше не видел! Мы все видели, понимали, шептали друг другу на кухне, а он не понимал, ребенок какой! Оружие делал, некогда было. Правда, если он отец такой страсти, то для кого ее воровали наши шпионы и за какую кражу секретов ФБР пересажало уйму народу?.. То же самое и другие герои. Сейчас нахваливают власть в России, а вот Старохатская всем как кость поперек горла. Слишком честна, чересчур бескомпромиссна, не хочет смириться, что все мы немножко… ну ладно, здорово-таки свиньи, одну ногу вытащили из дерьма, пора остановиться, ишь что вздумала: совсем вылезти да еще и помыться, не понимает, дура, что в дерьме как-то привычно… Вы тоже, Виктор Александрович, в своем нетерпении заглядываете слишком далеко.
– Так то в книгах! А в жизни я люблю сидеть в темной норе. И чтоб не дуло.
