– Да как ты… Да ты что?.. Царьград – святой город! Там патриарх православный, оттуда наша вера русская пришла!
Олег снова потемнел лицом, даже скрипнул зубами. У него было такое лицо, словно сердце пронзила злая боль. Томас сразу люто возненавидел чужака, выдернул меч, развернул коня и заставил его попятиться для разгона.
– Русская, – повторил Олег мертвым голосом. Щека его дернулась, он стоял бледный как мертвец. – Твой патриарх гнет шапку перед Идолищем, базилевсом, любым князьком, кто его держит в кулаке. Вон те левые, католики, все-таки не кланяются! Для них вера – это вера, власть – власть. Словом, дурень ты с короткой памятью… Впрочем, ты ли виноват?
Всадник поедал его огненными глазами. От него едва не шел сизый дым, раздулся, схватился за булаву, но с огромным усилием смирил себя, гаркнул люто:
– Дурень?! Аль я не помню, что у нас на святорусской земле завсегда была вера Христова?.. Отцы- прадеды молились Христу и Николаю Угоднику! Язычник ты поганый, гореть тебе в геенне огненной!.. А ну, скидывай свое отрепье! И лапти скидывай!
Томас пригнулся к луке седла, крикнул во весь голос:
– Сэр калика! В сторону!.. А ты, невежа, укрепись духом, прежде чем я его вышибу к твоему дурацкому православному Христу, который в подметки не годится нашему, католическому!
Олег повернулся как ужаленный, вскинул руки над головой:
– Сэр Томас!.. Сэр Томас!.. Укроти праведный гнев. Религиозный диспут как-нибудь в другой раз, а сейчас у нас дела!
К изумлению и негодованию Томаса, он быстро разделся, сбросил лохмотья плаща, в которых торчали репьи, колючки, где налипла лягушачья икра и зеленый мох со спин чудовищ. Сбросил портки и даже стоптанные сапоги, которые богатырь нахально обозвал лаптями.
Томас растерянно вертел в руке меч, щеки заливала краска жгучего стыда: не мог видеть униженного друга, уже решил было игнорировать настойчивую просьбу не вмешиваться, будь что будет, если погибать, то вдвоем, не жизнь дорога, а честь… как вдруг богатырь грузно слез со своего звероподобного коня, швырнул на дорогу шлем, расстегнул и бросил следом тяжелый пояс, ухватил за края кольчугу, что доставала до колен, с натугой содрал через голову, звеня вплетенными булатными бляхами.
Конь под Томасом нервно танцевал. Челюсть рыцаря отвисла по шестую заклепку. Богатырь снял все доспехи, даже красные сапоги с серебряными набойками на загнутых носках!
Молча, не глядя друг на друга, влезли каждый в одежду другого, у Томаса глаза снова полезли на лоб: кольчуга богатыря на калике в самый раз, если не тесновата в плечах, а исполинскую булаву повертел, как щепочку, небрежно повесил за ремешок на крюк седла. Сапоги пришлись впору, как и шлем.
Богатырь напялил лохмотья с явным отвращением, вздохнул, сказал уже другим голосом:
– До Царьграда отсель сколько верст?
– Полсотни верст с гаком, – ответил Олег.
Он вспрыгнул на черного жеребца, тот повел огненным глазом, оскалил зубы и хищно прижал уши.
Олег похлопал по широкому лбу, сказал успокаивающе:
– Ну, волчья сыть, не свалишься по дороге?.. Исполать тебе, богатырь. Верю, что ниспровергнешь Идолище, хотя тем ли надо заниматься?.. То ли Идолище низвергать?
– Спасибо на добром слове, – буркнул богатырь. – Не понимаю тебя, хоть убей!.. Мимо ж ехал. А мне полсотни верст с гаком, да в гаке еще сотня…
Он повернулся и, не тратя слов, пошел быстрыми шагами по дороге к Константинополю. Томас с недоумением смотрел ему вслед. Не скоро он тронул коня, подъехал к нетерпеливо ожидающему калике в непривычных для взгляда Томаса доспехах, сказал потрясенно:
– Сэр калика, я чую великую тайну!
– Даже великую! Тайны нет, сэр Томас.
Он ехал рядом с Томасом, возвышаясь почти на голову, а конь Томаса выглядел жеребенком рядом с громадным вороным зверем, что яростно сопел, косил налитым глазом на соседа, готовясь куснуть.
– Он сказал, что ты вдвое сильнее…
– Это великий богатырь земли Русской, Илья Муромец. Великий не силой, хотя среди богатырей нет равных в мощи, а великий жертвенностью. У него нет ни жены, ни полюбовницы, ни детей, ни родителей – только Русь! В зрелом возрасте приехал в Киев, с той поры бережет и защищает только Русь. Как умеет, конечно. Это его любовь, его страсть, его жизнь.
– Гм… Киев-то – ваше Дикое Поле?
– Почему так?
– У него лицо человека, который годами спит под открытым небом, положив под голову седло, и не больно привык общаться за праздничным столом.
– Ты прав, сэр Томас. Не сердись. Он всю жизнь проводит на заставе богатырской. Русь все-таки велика, хоть ты никак не можешь отыскать ее между исполинскими королевствами Польши и Чехии. Муромец загодя перехватывает врагов и насильников. Летом его палит солнце, зимой жгут морозы, осенью хлещут дожди. Ведь любой встречный, кто идет незвано через границу, – враг!
Томас медленно наклонил голову, как бы принимая извинения за грубияна, который просто не мог быть другим.
– Понимаю… Но я все-таки не стерпел бы. Он так тебя оскорблял!
Олег, все еще чужой и непривычный Томасу в доспехах, отмахнулся с великой небрежностью:
