Томас соскабливал грязь ногтями все медленнее, слушал.
– Ну, в проклятие я поверю. Не зря же попадал с тобой в такие переделки! Но чтоб мой предок предательски столкнул в море… даже дурака? Нет, я – Мальтон.
– Как хошь, – сказал калика равнодушно. – Ведь проклятие преследовало все потомство, особенно Атрея и Фиеста… Не слыхал? Кстати, вся южная Греция, на которую Пелоп распространил власть, стала вместо прежней Апии называться островом Пелопа. То есть Пелопоннесом.
Томас навострил уши. Сказал с неуверенностью:
– Ну, возможно, это все-таки давний предок и рода Мальтонов…
– Он еще Олимпийские игры учредил, – добавил калика.
– А это что?
– Игры такие…
– Языческие? Нет, Пелоп не мой предок.
– Вроде рыцарских турниров. И сам стал первым победителем.
На честном, уже наполовину отмытом, лице рыцаря стали видны следы внутренней борьбы. А Олег сложил оставшиеся луковицы Томасу, поднялся. Голос его был тяжелым:
– Золотых монет у тебя хватит, чтобы в Киеве купить коня. Дальше дорога идет сравнительно безопасная. Страны уже не столь дикие, как те, где мы прошли.
Томас торопливо вылез, мокрый, натянул вязаную одежку, влез в доспехи. И лишь тогда взглянул калике в зеленые глаза, что сейчас были темными, как два лесных озера:
– А ты?
Олег покачал головой:
– Незачем мне в Киев… Я отшельник, пещерник, а все пещеры – на этом берегу.
Они обнялись, калика отвернулся и быстро пошел прочь. Томас молча наблюдал, как высокая фигура постепенно истончалась в лунном свете, напоследок блеснули искорки на отполированной рукояти меча, и все растворилось в темноте.
На душе было тоскливо, хотя не однажды за бродячую жизнь странствующего рыцаря приходилось расставаться с прекрасными друзьями. Кто погиб, кто осел на пожалованной земле, кто вернулся в родной замок, кто просто ушел вот так, коротко обнявшись и пожелав счастья, чтобы когда-то в старости бегло вспомнить старого друга и дальние края…
Вздохнув, Томас снова сел на краю причала. Есть уже не хотелось. Он вздохнул, опустил остатки хлеба и мяса на широкие мягкие листья, похожие на слоновьи уши. С первой переправой надо попасть в город, купить коня, а лучше – двух и спешить через цивилизованные страны, дабы успеть ко дню Святого Боромира. Благодаря смоку-дракону половину дороги проделал за двое суток, теперь в запасе по крайней мере неделя!
Ночь медленно уходила, на востоке едва заметно заалел край. Глаза рыцаря, привыкшие к темноте, рассмотрели нежнейшие оттенки.
Ему показалось, что за спиной скрипнули бревна. Обрадованный, что калика что-то забыл и возвращается, он резко повернулся. В глазах блеснуло, тугая петля упала на плечи. Томас ухватился за меч, в голове грохнуло, он выронил оружие и упал лицом вниз на мокрые бревна.
Очнулся почти сразу, пытался вскочить, но лишь дернулся, туго стянутый в гусеницу. Над ним двигались в рассветном сумраке неясные фигуры.
Томас различил голоса:
– Зарезать бы… Таких вообще надо в спину!
– Трусишь?
– А ты? Я супротив такого не встану лицом к лицу за все золото мира!
Шаги приблизились. Томас с трудом вскинул голову, перекосившись от резкой боли в затылке. Перед его лицом были охотничьи сапоги, тускло блестели шпоры. Он повернул голову, сжимая зубы, чтобы не стонать.
Знакомый голос, странно шипящий, проговорил сверху:
– Ну, сэр Томас… что скажешь на этот раз?
Над ним стоял, опершись на одну ногу, странный человек, от которого Томаса бросило в дрожь, заморозило кровь в жилах. Горбатый, левое плечо выше правого, обе руки в свежих шрамах, левая рука оканчивалась красной культяшкой, из которой торчала белая кость. Он был в бесформенной одежде, всю голову скрывал сплошной шлем.
– Бог долго терпит, – прохрипел Томас, – но все-таки бьет, сэр Горвель!
– Хорошо бьет тот, за кем последний удар, – прошелестел сиплый голос Горвеля из-под железной маски.
Второй человек сказал тревожно:
– Давайте сейчас же прирежем! Я боюсь.
Горвель просипел:
– Сейчас подойдет член Совета Семи Тайных. Он только взглянет, нет ли в нем магической мощи…
– Но с магией был связан лишь тот, который ушел!
