Олег сказал с тоскливым отвращением:
– Ну вот, начинается это извечная песня недозрелых религий: кто не с нами – тот против нас!.. дураки. Я не с вами, я не с ними, я ни с кем. Сам с собой потому что. У меня своя голова, и дорогу выбираю сам. Никакой деревенский поп, да хоть Папа Римский, мне не указ. И вообще… слышал я всю эту хрень из первых, как говорится, уст.
Прелат вскрикнул в ужасе:
– Не святотатствуй!
– Ну вот, – сказал Олег с мрачным удовлетворением, – даже ты, заставший те времена, видевший все, даже как пьяный Иисус блевал под смоковницей…
– Я этого не видел, – запротестовал прелат.
– Тогда видел, как блевал Павел, – возразил Олег. – Павел напивался часто. И блевал всегда, у него печень слабая, а пил, чтобы не обижать соратников. А блюющий Павел – еще хуже, чем Христос. Иисус что, поэт, ему можно, сказал всего несколько фраз, да и те при записи переврали, зато Павел создал само христианство, саму церковь, заложил все дожившие доныне догматы… Ты видел, как все делалось, как делалось на самом деле, а теперь ахаешь про святотатство?
Прелат, вначале смущенный, все же расправил плечи и бестрепетно встретил насмешливый взгляд зеленых глаз.
– Ты мудр, – сказал он наконец со странным сожалением в голосе, – но и ты не все понял… Мне жаль тебя, Разрушитель.
– И чего же я не понял? – поинтересовался Олег с издевкой.
– Блевала плотская часть Павла, – сообщил прелат с мудрой печалью в интонации. – А душа трудилась над созданием незримого Божьего Храма на земле, который назвали церковью. Это вы, язычники, целиком из плоти, потому что у вас нет души, вы – сама плоть, а мы, христиане, терзаемы тем, что наши чистые души, полученные от Бога, заключены в грязные похотливые тела животных. Но мы боремся с зовом плоти, а вы… вы даже не понимаете, что вы еще не люди!
Он разгорячился, морщинистое лицо помолодело от прилива крови, глаза засверкали праведным гневом.
Томас поглядывал на язычника с ужасом и все порывался как-то сказать прелату, что вообще-то он не совсем такой уж и пропащий, иногда временами в хорошую погоду он ведет себя почти как христианин, так что вообще-то…
– Зов плоти, – ответил Олег с зевком, – самый мощный зов. И ничто его заглушить не может… надолго. Вот наш рыцарь только что хотел безумно жрать… и сейчас захотел снова, как только я напомнил. Так что люди делятся на тех, кто это признает, и на тех…
Прелат прервал горячо:
– Все люди делятся на две категории: одни хотят, чтобы жить стало лучше, а другие – чтобы жить стало лучше им. Первые – это христиане. Я имею в виду настоящих христиан. Вторые – это…
Он запнулся, долго не мог подобрать определение. Олег спросил саркастически:
– Слов не хватает?
– Напротив, – признался прелат, – слишком много. И все очень… красочные. Словом, мягко говоря, имя им – легион. Они сами придумывают для себя высокие слова, за которыми прячут пустоту. Вы оба не из их числа, так почему ты все еще не в числе христиан?
Олег ответил саркастически:
– Наверное, потому, что, в отличие от вас, прелат, я видел, из какой дури и какого дерьма это христианство зарождалось. И сколько там было грязи, предательства, жестокости. Впрочем, ты тоже на это смотрел, но… не видел. А я вот ничего не упускал. И память у меня хорошая, потому что я злой.
Томас, не в силах стоять и слушать, как дерзновенный язычник смеет возражать святейшему посланнику самого Папы Римского, вскочил и пошел вдоль стен, щупая каменные глыбы, способные выдержать как бомбардировку из самых больших катапульт, так и удары могучих стенобитных машин.
Прелат мерно кивал, но, когда Олег умолк, спросил спокойно:
– Ну и что? Все люди из глины и грязи. Но одни так и остались ею, а другие… стали христианами. Мы храним и раздуваем огонь, зажженный Господом в наших душах. И когда-нибудь выжжем в себе грязь и станем целиком из огня и света.
Олег скептически хмыкнул, но прелат смотрел серьезно и очень торжественно.
– А тебе не приходит в голову, – спросил прелат, – что это противоестественное воздержание для человека, над которым ты потешаешься, что-то дает человеку?
Олег буркнул:
– Это дает ему время заняться чем-то дельным.
Прелат покачал головой.
– И это тоже, но этого мало.
– А что еще?
Прелат вздохнул.
– Он становится другим человеком. Первых христиан вообще называли сверхчеловеками, ты это знаешь. И дело не в названии. Человек, умеющий сознательно подавлять свои животные порывы, уже выше тех, кто поддается им по первому зову. А человек, поставивший перед собой недостижимо высокую цель… о, это и есть уже новый человек!
