— Бесовская песнь, — протянул Анатолий с тоской в голосе.
Он вообще как-то стал сникать, но все-таки, взяв себя в руки, спросил на всякий случай:
— А наука? Сейчас наука доказала, что без признания бытия Божьего она и двигаться уже не может.
— А вот мой Колька покойный говорил, что по науке доказано, что нет Бога, — вмешалась Татьяна. — Так это как — правда или бесовская песнь?
— Ну, знаешь! Я тебе таких шедевров сто штук за минуту напишу, — усмехнулась мама Вика.
Она сидела распаренная после ванны, лицо ее лоснилось от обильного крема, по ногтям прохаживалась тщательная пилочка. Время от времени мама Вика растопыривала пальцы и, вытягивая руку, вертела головой, любуясь результатом. Ирина судорожно рылась в папке и морщилась от досады.
— Он мне уже перед самой смертью написал на какой-то салфетке последнее духовное завещание. Ах, нет, чтобы мне сразу его тогда переписать или запомнить! Там как-то так, — она запрокинула голову и зажмурилась. — Нет, все равно не вспомню! Там он как бы рассказывает мне легенду, будто бы он завел меня в такие чужедальние земли — во владение теней и шорохов, откуда я одна, без него, едва ли выберусь. Единственная возможность мне добраться до живых людей и спастись — это уходить без оглядки. Взгляд назад может погубить меня навеки. И вот я иду, иду и стараюсь не оборачиваться, а меня окликают сирены, задевают крылами химеры, хватают за руки кентавры, сам Орфей наигрывает мне на лютне, а Харон угрожает поднятым над головой веслом. Но я должна смотреть только прямо и все время прямо и никуда больше, даже по сторонам...
— Ну и что? — невозмутимо спросила мама Вика, накладывая лак на большой выпуклый ноготь. — Действительно, была такая легенда.
— Ирина, — спросил Лёнюшка, делая жалостливое лицо, — а ты мне фасольки на Филиппов пост купишь?
— О, я бы с удовольствием, но завтра мы с Александром уже уезжаем!
Хотя у Саши не было никаких сомнений относительно материнских намерений, с которыми она сюда приехала; хотя он готовился к этому моменту с тех пор, как узнал, что Ирина добралась благополучно и что она под надежной опекой монаха Леонида; хотя он и захватил отца Анатолия на подмогу, ввиду предстоящего разговора с матерью, — он почему-то, попав сюда и увидев ее благодушное расположение, как-то расслабился, размяк и наивно понадеялся, что все ограничится лишь курьезным спором по религиозным вопросам.
Иринино заявление, сделанное в таком непреложном тоне, словно эта тема уже и не подлежит обсуждению, застало его врасплох, и он с тоской посмотрел на своего литературно подкованного заступника. Отец Анатолий понял этот умоляющий взгляд и кинулся на помощь другу:
— А наука! А чудеса! А исцеления!..
— О, — перебила его Ирина, — я вообще люблю всю эту таинственную подоплеку жизни, эту закулисную ее сторону, всю эту высшую драматургию — сны, гадания, приметы, мистические голоса... Об этом я могла бы бесконечно рассказывать.
— А отец Иероним говорил недавно, что сны — от лукавого, а пророческие сны снятся только избранникам Божиим, да и то в особенных случаях, — не выдержал Саша.
— А я и не говорю, что они снятся всем и каждому, — отпарировала Ирина. — Один очень высокопоставленный, очень компетентный дух сообщил мне не так давно, что я отмечена Богом и любима Им! — Она краем глаза глянула на поверженного Александра.
— Да это все — сплошная прелесть! — встрепенулся Лёнюшка.
— Благодарю вас. Мне особенно приятно слышать комплименты именно от вас! — Ирина обаятельно улыбнулась. — Сейчас вообще очень много совершенно сказочных явлений, — продолжала она, вдохновляясь. — Знамения, чудеса, исцеления. Это вы правильно говорите. Вот у меня недавно селезенка разболелась, так я пошла к экстрасенсу, и он за три сеанса снял с меня все боли своими пассами.
— Да это ж, — задохнулся Анатолий, — да это уже целая бесовская опера!
— А вот я тоже — стою иногда на молитве, — оживилась Татьяна, — и внутри у меня все так тепленько, так приятно, прямо голос какой-то ласковый говорит: «Ты, Татьяночка моя, потерпи чуток — уж как я тебя упокою в Небесном Царствии. А всех врагов твоих — сожгу в адском огне!»
