Никифорович задумался, возведя очи горе.
— Вам какую? — наконец вопросил он, — мистическую или игровую?
— Конечно, мистическую, — откликнулся игумен Иустин. — Какие уж тут игры?
Ну, значит, так, — начал Никифорович. — Мистическая. Про черного кота.
Был у меня черный кот. Звали его, как фараона египетского, Рамзес. Жена души в нем не чаяла — умный был, рассудительный и какой-то мистический. Смотрит так, словно все про нас с женой знает — мудрость какая-то египетская в глазах. Из дома никуда не отлучался. Солидный, степенный. Сам ласкаться никогда не придет, выжидает, когда ты его позовешь. Вкушает пищу с достоинством, не торопясь, не чавкая. Вот таким макаром, Господи Боже мой. Уехали мы с женой как-то в санаторий, а соседу дали ключ, чтобы приходил кота кормить. Живем в санатории день, живем два, живем три. А жене неспокойно. Мается она — как там кот. Наконец, приснился он ей. Она говорит:
— Ой, не могу, надо домой ехать, что-то неладное там с Рамзесом.
Я говорю:
— Что ж неладное? Сосед его там кормит самым лучшим. Покой у него дома и приволье. Пусть от нас отдохнет.
А она:
— Нет, надо, Никифорович, ехать. — В общем, выпроводила она меня: — Съезди, — говорит, — на денек, проведай кота и опять ко мне.
Поехал. Вхожу — в доме порядок, все на своих местах, а кота — нет. Стал я его кликать, искать, шкафы открывать — нет как нет. Отчаялся — чуяло женское сердце беду. Сел на кухне на табурете, расстроенный, вот таким макаром, Господи Боже мой, отчаиваюсь. И вдруг вижу — из-под кухонного шкапика кусочек черного хвоста выглядывает, самый кончик. Полез я с радостью под шкаф — точно: там черный кот забился, лежит, глаза в темноте горят. Я его кое-как достал, на руки взял, только гляжу: черный кот, да не тот. Не тот — и все. И тоже черный. Наш был выхоленный, аккуратненький, а этот — хоть и в два раза больше, огромный такой, но весь облезлый, тощий, зубы страшнейшие, клыки желтые, и перха какая-то с него сыплется, и мокреть по всей спине — вроде парши. Смотрит на меня этот кот-оборотень и страшным хриплым голосом пробует мяукать. Вот таким макаром, Господи Боже мой. Жуть меня охватила — как так, оставляли мы одного кота, а тут другой. Побежал я к соседу вопрошать. А сосед отнекивается:
— Нет, — говорит, — это самый ваш кот и есть.
И ни с места. Как так? Вернулся я домой, стал снова кота рассматривать с разных сторон и явственно увидел, что это совсем даже другой, абсолютно нечеловеческий кот, может быть, даже хищный, потому как огроменный, облезлый и с клыками. Вынес я его на улицу, по всем подъездам поразвесил объявления: “Пропал прекрасного вида домашний черный кот Рамзес. Кто найдет и вернет хозяевам, получит большое вознаграждение”. Через полчаса мне звонок:
— Поздравляем: ваш котик нашелся. Он в подвале. Когда можно зайти за вознаграждением?
Зашли, я вознаградил, показали мне подвал, полез я в него, в темноте глаза горят, мяуканье слышится, хриплый голос. Поймал я кота, вынес его на свет — тьфу, а это опять тот перхатый. Выпустил я его обратно в подвал, где он, видно, подыхать задумал, и пошел домой. Тут опять звонок:
— Вы котика искали? Мы нашли. А какое вознаграждение?
Я отдал вознаграждение, меня повели в подвал, оттуда вновь выглянули безумные, уже бесцветные глаза: что вы меня беспокоите? Что вам от меня надо? Я вернулся домой. Опять звонок:
— Ваш черный котик?
Я спросил:
— Где, в подвале?
Бросил трубку. Наконец, около полуночи позвонили, сказали:
— Нет, не в подвале. Он тут, мы держим его на руках, пушистый.
Не веря уже в удачу, я выбежал на улицу. Женщина держала в руках нечто, завернутое в тряпку. Я вознаградил, развернул — там была маленькая черная кошечка с белой грудкой. Я подумал даже — не взять ли ее вместо Рамзеса, но все-таки выпустил ее в снег. Отчаявшись, обошел вокруг дома, все звал:
— Рамзес, Рамзес!
Зашел в соседний двор, перешел через улицу к палисаднику, покричал: никого. Вот таким макаром, Господи Боже мой! Решил
