своей мерзкой дани и рыскали среди трупов, попутно перерезая глотки раненым острыми мечами.
Новый владыка этого края — Пробудившийся, Император варваров, Тень богов, Человек, упавший с Солнца — наблюдал за происходящим с командного пункта на вершине утеса.
То был Зиррейс.
Ничто, казалось, не должно было выделять его среди прочих воинов: он не носил ни пышных одеяний, ни украшений, ни роскошных доспехов. Не отличали его и особая стать, рост или сила — неплохо сложенный, чуть пониже среднего для своего племени роста, средних лет мужчина с обветренным лицом и кустистой бородой. На первый взгляд, обычный человек.
И тем не менее таковым он не был. Зиррейс обладал тем особым качеством, у которого нет исчерпывающего определения, — его называют властностью, магнетизмом, обаянием, притягательностью, харизмой, силой характера. Однако, по правде говоря, описать столь необыкновенную личность не представлялось возможным, ибо помимо всех перечисленных качеств ему было присуще нечто неформулируемое, не поддающееся определению. Порой создавалось впечатление, будто в нем нашла воплощение некая безымянная природная стихия, мощь которой затрагивала всех, кто оказывался рядом с ним, завораживая, вдохновляя и пробуждая благоговейный трепет. Не было человека, который избегнул бы влияния его чар. Он внушал ужас и восторг, собирая орды фанатичных последователей.
Сюда Зиррейс явился с дарами ада. Город и окрестности пожирало лишь истинное пламя, без каких- либо признаков магической иллюминации. Огни его флота, стоявшего на якорях в мелкой гавани, подпитывались нефтью. Воины, в несчетном числе заполнившие равнину, держали в поднятых руках настоящие факелы.
Сейчас они ликовали и, воздавая хвалу последней победе, вновь и вновь повторяли нараспев его имя — казалось, исполинский океанский вал накатывает на скалы. К хору ста тысяч голосов добавлялись удары стольких же, бьющих в такт барабанам, сердец.
Стражи привели к Зиррейсу предводителя побежденных. Тот в ужасе упал на колени.
— Встань, — негромко произнес воитель. — Я не нуждаюсь в поклонении.
Пленник поднял глаза, и его пронзил взгляд, казавшийся всеведущим.
— Ты уничтожил нас, — сказал он. — Что мне остается, кроме как пасть перед тобой ниц?
— Не унижайся. Твои люди сражались храбро. Вождь побежденных медленно поднялся на ноги.
— Мы не представляли для тебя никакой угрозы. Зачем ты пошел на нас войной?
— У меня не осталось выбора. Вам следовало присоединиться ко мне, и тогда кровопролития можно было бы избежать.
— Мой народ не хочет иметь дела с адскими силами.
Зиррейс невесело рассмеялся.
— Итак, ты считаешь меня носителем зла?
— Оглянись вокруг. — Пленник обвел рукой панораму разрушения. — Разве этого ужаса недостаточно, чтобы понять, зло ты несешь или добро?
— Это всего лишь мера пресечения.
— Ты, наверное, считаешь себя завоевателем, дарующим побежденным благо?
— Я вообще не считаю себя завоевателем. Моя миссия в том, чтобы освободить вас.
На сей раз, несмотря на свое нелегкое положение, поверженный вождь удержался от язвительного смеха.
Зиррейс добродушно улыбнулся.
— Ну, и как мы теперь поступим?
— Возьми мою жизнь, — заявил, выпрямившись, мужчина.
— Зачем мне она? Ты отважный воин и можешь ее сохранить.
— Ценой позора?
— Тебе достаточно принести мне клятву верности. Я гарантирую жизнь и свободу тебе, твоим близким... всем твоим людям. О каком позоре речь, что может быть постыдного в решении присоединиться к великому делу?
— Ты хочешь сказать, стать соучастником великого безумия?
Глаза полководца похолодели.
— Посмотри на мою армию. Видишь, сколько воинов из самых разных племен следуют за мной! И они не видят в этом никакого позора.
— Но зачем тебе столь огромное многоплеменное войско? Какую цель ты преследуешь, кроме порабощения соседей?
— Я же сказал — освобождение.
Если пленник надеялся на четкий ответ, то его постигло разочарование: слова военачальника были столь же загадочны, как и выражение его лица.
— Говорят, ты весьма мудр, а твой талант полководца не вызывает никаких сомнений. Однако если ты и исполняешь некий великий замысел, то в чем он состоит, никому не сообщаешь.
— Людям достаточно знать то, что они знают. Стало быть, и осуществлению моего замысла невозможно сопротивляться.
— Наверное, я глупее, чем считал себя раньше. Признаться, мне трудно понять что-либо из твоих слов.
— Становись под мои знамена, и все разъяснится само собой.
— Пока мне понятно одно: ты устремляешься все дальше и дальше на юг и скоро столкнешься с тем, кого одолеть не так легко, как разрозненные племена. Что будет, когда против тебя выступят державы, более могущественные, чем твоя?
— Поживем — увидим, — невозмутимо ответил воитель. — Однако это вопрос далекого будущего, а тебе необходимо определиться сейчас. Что ты предпочтешь — возжечь огонь или потушить его? Ты со мной или... Постой... — Зиррейс закрыл глаза и склонил голову набок, словно отвлекшись на звук, доступный лишь ему одному. — Вот оно, — проговорил он одними губами.
— Что?
Пленник огляделся по сторонам и увидел, что свита, как и сам полководец, неподвижно застыла, к чему-то прислушиваясь. Точно так же замерло в молчании и все огромное войско. Плененному вождю было не привыкать к северным морозам, но сейчас он непроизвольно поежился.
— Пусть это определит твое решение, — сказал Зиррейс.
Спустя мгновение пленник понял, о чем идет речь. Звук, слишком тихий, чтобы его можно было слышать ушами, но идущий из неких немыслимых глубин и пронизывающий все и вся, нес с собой отчетливое впечатление от событий, которым еще только предстояло произойти. Ошеломленный, он поднял глаза на победителя.
— Кто... или — что ты?
— Я — сомнение, облеченное в плоть, — объявил Зиррейс.
В этот миг земля содрогнулась.
Императорский дворец в Меракасе можно было сравнить с огромным пузырем спокойствия во вспенившемся океане хаоса. Вдали от магического безумства города за высокой оградой скрывался совсем иной мир.
Посыпанные гравием дорожки, деревья с пышными кронами, зелень кустов и изящество цветочных клумб радовали глаз. Только вот птицы здесь никогда не пели.
Ближе к самому дворцу ландшафтный парк наполнялся беломраморными сооружениями, увитыми плющом беседками, арками и скамьями, на которые никто никогда не садился. Там, где кончался травяной покров и начиналась территория внутреннего двора, места прохождения внизу силовых каналов в соответствии с традицией были обозначены на плитах цветными линиями. Множество безупречно прямых линий: красных, черных, персиковых, голубых и целой дюжины других цветов, сходившихся со всех концов света, всегда поддерживали в надлежащем порядке — свежеокрашенными.
Яркие полоски продолжались и внутри здания, они тянулись по коридорам, проходили под стенами, расчерчивали полы комнат, пока не пересекались в главном зале дворца, в его святая святых, доступ куда имели лишь члены правящей династии Гэт Тампура. Огромное помещение, украшенное невероятной высоты колоннами, наполнял свет, источник которого не был виден, а также изысканные ароматы благовоний,
