— Послушай, Тан… Мы сделаем все, что сможем, чтобы вызволить его. Ты же слышала, что говорили Карр и все остальные. О том, что ради этого не жаль никаких усилий.
— А еще я слышала, что он в крепости, в руках безжалостных людей. Не хочу обманывать себя, Серра. Все кончено.
— Да — поскольку ты занимаешь такую позицию.
— Надежда умирает последней, это ты хочешь сказать?
— Ну да. Звучит банально, но так оно и есть.
— А мне вот сейчас трудно продолжать надеяться. Я не представляю… Я не представляю, как можно выбраться из…
— Конечно, мне это легко говорить, Тан, но сейчас не время впадать в отчаяние. Ты нужна Кинзелу и Тегу с Лиррин тоже.
По щекам Таналвах заструились слезы.
— Дети…
— По крайней мере, они будут в безопасности. — Серра обхватила подругу за плечи. — В этом не сомневайся. Клянусь тебе.
— Знаю. Если бы не ты, мы лишились бы даже того короткого счастья, которое выпало на нашу долю.
— Может, оно еще вернется. Мы сделаем все, что в наших силах.
— Верю. Но…
— Что?
— Есть кое-что, чего ты не знаешь.
— Если это что-то, что может помочь Кинзелу, ты должна непременно рассказать мне, Тан.
Таналвах издала короткий, горький смешок.
— Нет, это ему не поможет. Совсем не поможет.
Серра протянула ей носовой платок, и женщина начала вытирать им щеки.
— Что случилось, Тан?
— Я… Я беременна.
Серра на мгновенье утратила дар речи, но потом спросила:
— Ты уверена? — Таналвах кивнула.
— Давно?
— Месяца два.
— О боги!
— Знаешь, в чем состоит ирония? Я молилась об этом. Каждый день молила богиню благословить нас собственным ребенком — чтобы наша семья стала настоящей. Пути богов неисповедимы. Одной рукой они дают, другой отнимают.
— То, что случилось с Кинзелом, дело людей, не богов.
— Думаю, богиня знала, что с ним должно произойти. И дала мне ребенка, чтобы уравновесить потерю.
— Если тебе легче так думать, что же… Однако не упускай из виду того, что ты все еще можешь обрести обоих, и Кинзела и ребенка.
— Ты веришь в будущее? На данный момент.
— Да, на данный момент. Сейчас ты в шоке. Пройдет немного времени, и ты взглянешь на все по- другому.
— Надеюсь, ты права. Но… не говори никому. О моей беременности. Пока рано. Не хочу, чтобы мне сочувствовали еще больше.
Когда Кэлдасон вернулся, Таналвах уже спала на кушетке у камина.
— Ты выглядишь усталой, — сказал он Серре.
— Это был долгий день.
— Поспи. Я пригляжу за Таналвах.
— Справишься?
— Иди ложись. Если понадобишься, разбужу.
Серра ушла в соседнюю комнату. Кэлдасон придвинул кресло к камину, положил рядом на пол мечи и сел.
— Рит?
— Я думал, ты спишь.
Таналвах заворочалась на кушетке.
— У меня такое чувство, будто я никогда больше не смогу уснуть.
— Я и сам иногда испытываю нечто подобное. Тебя во сне поджидают демоны.
— Теперь и я знаю, что это такое.
Он не отвечал.
— Скажи мне, Рит, что дает тебе силы?
— О чем ты?
— Откуда у тебя воля к жизни?
— У меня нет выбора.
— Потому что ты бессмертен?
— Я могу уйти из жизни, если захочу. Были времена, когда я пытался это сделать.
— Не слишком усердно, надо полагать. — И снова ее соплеменник промолчал.
— Видимо, тобой движет жажда мести, да? — рискнула спросить Таналвах.
— Не стоит недооценивать ее. Жажда мести — достойное чувство.
— Были времена, когда я поспорила бы с этим.
— Но не сейчас.
— После того, что случилось с Кинзелом, у меня на уме только месть.
— Значит, ты понимаешь.
— Мы с тобой испытываем разные чувства.
— Это просто вопрос степени. Ты жаждешь возмездия за свою личную боль, а я — за страдания целой расы.
— Как благородно с твоей стороны! — Она сознательно попыталась уязвить его.
— Ты из Квалоча. Мне казалось, ты должна сочувствовать тому, что я делаю.
— То, что мои родители были квалочианцами, еще не делает и меня квалочианкой.
— Ошибаешься. Кровь рано или поздно возьмет свое.
— Я почти не знаю, что это такое — быть квалочианкой. А то ничтожное знание, которым обладаю, ничего хорошего мне не дало.
— Вряд ли в этом виноваты квалочианцы. Если только ты не склонна упрекать тех, кто сам стал жертвой.
— История Квалоча — это история жертв. Можно ли сражаться с историей?
— Историю делают люди. С
— В таком случае тебе придется сражаться со всем миром. Ничего себе амбиции!
— Тебе мало что известно о нашем прошлом, так я понимаю? И о нашей культуре?
— Разве существует что-нибудь стоящее, помимо того, что мы раса воинов?
— Очень многое, Таналвах. И все это с каждым годом уходит в небытие. Можешь ты говорить по- квалочиански или хотя бы понимать? — Таналвах покачала головой. — Язык — это первое, чего нас лишили, потому что им известна сила слов. Были времена, когда в этой стране многие места носили квалочианские названия. Их больше нет. А там, где полностью упразднить язык невозможно, его искажают. Вторжение называют освобождением, рабство — свободой. И теперь, когда наши обычаи и верования утрачены, этих изменений никто просто не замечает.
— Я не утратила веру, — возмутилась она. — Я поклоняюсь Ипарратер, защитнице…
— … угнетенных. Знаю. Она — ринтарахская богиня.
— А ты что, веришь в старых квалочианских богов?
