– Рождество? – Глаза у Карлы мигом увлажнились.
– Нет, Карла, думаю, вы знаете, что сегодня не Рождество.
– Тогда День матери? День святого Свитина? Жирный вторник? Страстной четверг? Седьмое воскресенье после Михайлова дня? Только не говорите, доктор. Я сама угадаю.
– Сегодня понедельник, – сообщил Линсейд.
– Ах, нет, – вздохнула Карла с нежной грустью. – Сроду бы не догадалась.
– Вы знаете, кто это, Карла? – Линсейд кивнул в мою сторону.
Карла запрокинула голову, и лицо ее исказилось в мучительной попытке сосредоточиться.
– Джорджи Харрисон, самый тихонький, да?
С меня было довольно, а если учесть, что на вопрос Линсейда, кто является премьер-министром Англии, Карла ответила, что За За Габор, терпение мое устремилось к нулю. Линсейд махнул рукой на часы, висевшие на стене, – простой, грубоватый циферблат с большими четкими цифрами показывал одиннадцать тридцать.
– А теперь, Карла, – сказал Линсейд, – я спрошу, который час, и думаю, вы ответите, что полночь, или семь часов, или без четверти два, так?
Карла с изумлением посмотрела на него, но через мгновение изумление сменилось довольной ухмылкой.
– А если я подниму три пальца и попрошу их сосчитать, вы скажете один, два или четыре пальца, а может быть, даже семнадцать, так? А если я попрошу назвать страну, любую страну, вы скажете “зонтик”, “яблоко”, “фюзеляж” или другое слово из словаря, только не название какой-нибудь страны. Я прав? Я верно вас понимаю, Карла?
Карла повернулась в мою сторону и посмотрела на меня с таким невинным видом, точно слова Линсейда были для нее полным откровением.
– Так вот, – продолжал Линсейд, и мне показалось, что говорит он прежде всего для меня, а не для Карлы или Алисии, – мы могли бы назвать состояние Карлы симуляцией. Этот термин звучит не очень научно, хотя на протяжении длительного времени он неплохо работал. Если бы вы были убийцей и желали доказать, что не отвечаете за свои поступки, или если бы вы были солдатом и хотели выбраться из армии, – в любом из этих случаев вы стали бы вести себя как можно нелепее, как можно безумнее, вы попытались бы убедить медицинский персонал в своей невменяемости. И в случае удачи вас бы отпустили. Но в наши дни лексикон значительно расширился. Сегодня есть искушение, глядя на Карлу, заявить: ну конечно же, перед нами типичный случай наигранного расстройства, форма гиперкинетической кататонии, истерическое псевдослабоумие, Ганзерово сумеречное состояние или, если хотите, вид шутовского психоза, хотя, конечно, все это лишь слова, одни лишь ярлыки.
– Совершенно верно, – подтвердила Алисия.
– Логически следует, что если Карла лишь симулирует сумасшествие, то так притворяться может только душевно здоровый человек Но зачем ей это нужно? Карлу не обвиняют в преступлении. Ей не надо уклоняться от военной службы. У нее нет проблем с семейной жизнью. По абсолютному большинству параметров Карла совершенно здорова. Честно говоря, единственное, что указывает на душевную болезнь, – это ее симуляция. По-моему, именно такую ситуацию люди называют “уловкой-22”.
Линсейд говорил о Карле так, будто ее здесь не было или она не понимала человеческую речь. От этой его манеры мне даже стало неловко. Такое поведение выглядело как демонстративное неуважение, словно присутствие Карлы не имело никакого значения, а сама она была лишь подопытным кроликом, вместилищем медицинских данных. Нельзя сказать, чтобы слова Линсейда хоть сколько-то беспокоили Карлу. Уставясь в потолок, она ковыряла в левой ноздре.
– Несомненно, – снова заговорил Линсейд, – ни один здоровый человек не станет делать вид, что он безумен. Следует ли отсюда, что никто не притворяется без причины? Очевидно, в этом вопросе нельзя полагаться на слова больного. Верить, что пациентка безумна, только потому, что она называет себя безумной, столь же нелепо, как верить, что она здорова, только потому, что она называет себя здоровой.
– По-моему, я уловил суть, – сказал я.
– Я знал, что вы поймете, – похвалил Линсейд. – Я знал, что вам понравится эта лингвистико- философская головоломка. Думаю, вы станете помнить о ней, и задачка эта даст вам пищу для размышлений на много дней вперед. Вы не пишете стихотворений в прозе?
– В последнее время нет.
Карла вдруг принялась изображать встревоженную куклу – голова ее, как на шарнирах, завращалась из стороны в сторону.
– Возможно, вы сами хотите задать Карле пару вопросов? – предложил Линсейд.
Симулянтка она или нет, психичка или нет, но у меня не было никакого желания разговаривать с Карлой. Ясно же, что на любой вопрос она даст предельно идиотский ответ. Так какой смысл?
Но тут вмешалась Алисия:
– Да-да, спросите, Грегори.
И я решил попробовать. Стараясь выглядеть заботливым и заинтересованным, но отнюдь не легковерным, я спросил:
– Карла, что вы сделаете, если доктор Линсейд скажет, что вы поправились и можете покинуть клинику?
Линсейд и Алисия дружно кивнули, показывая, что одобряют мой вопрос, а Карла вдруг захихикала, потом захохотала и принялась раскачиваться туда-сюда – подобно любезно-смешливым полицейским, какие раньше встречались на морских курортах[53]. Затем, так же внезапно успокоившись, ответила:
