– Она очень осмотрительная. Вы должны всегда быть наготове.
– Я готов, но еще не видел никакого знака. Я должен сам увидеть его.
Кестрель оглянулась, словно желая убедиться, что никто не подслушивает их, и прошептала:
– Этим вечером, после ужина. Мы с Йодиллой будем гулять между деревьями. Найдите место среди повозок и наблюдайте. Я скажу Йодилле, что вы смотрите. Тогда все и увидите.
– Надеюсь, – мрачно произнес Зохон. – Ради твоего же блага.
Кестрель не составило большого труда уговорить Йодиллу прогуляться вместе с ней. У Сирей было о чем поговорить по душам с подругой. Кесс почти не слушала ее, ожидая подходящего момента, когда она сможет подать ей тайный дружеский знак. Сирей сделает то же самое, и Зохон, наблюдающий из укрытия, будет удовлетворен.
– Когда я снова увижу твоего брата, Кестрель? Я должна увидеть его до свадьбы. Это очень, очень важно!
– Сирей, тебе следует забыть о моем брате.
Кестрель выбирала путь так, чтобы принцесса повернулась лицом к повозкам.
– Но почему? Он понравился мне. Может быть, я даже люблю его.
– Нет, не любишь. Все это глупости. Ты же ничего не знаешь о нем.
– Не важно. – Сирей оказалась на удивление настойчивой. – Мама говорит, что никто не знает человека, с которым вступает в брак. Человека можно узнать только после свадьбы.
– Ну, хорошо, я думаю, он не подходит тебе.
Пораженная, Сирей остановилась и пристально поглядела на подругу. Кестрель сказала это, почти не задумываясь, и тут же пожалела о своих словах. Она сама недоумевала, почему вдруг у нее вырвалась эта фраза.
– Я не то имела в виду, – произнесла она.
– Нет, то, – сказала Сирей, моргая сквозь слезы. – Ты считаешь, что я глупая, тщеславная и проку от меня никакого.
– Нет, я не…
– И ты права. Ты лишь должна понять, что до того, как я встретила тебя, всем хотелось, чтобы я была именно такой.
– Сирей, прошу тебя…
– И я старалась соответствовать желаниям этих людей. А теперь я решила измениться. И изменюсь, хоть я глупая, тщеславная и проку от меня никакого! Теперь я знаю, какой хочу быть – похожей на тебя. Вот какой я решила стать.
– Ты гораздо лучше меня, – печально произнесла Кесс.
Она знала, что Зохон наблюдает за ними из укрытия. Когда пришло время, Кестрель поняла, что ей будет трудно сделать то, что она должна сделать. Все это слишком походило на предательство.
– Пожалуйста, не лишай меня своей дружбы, Кесс, – сказала Сирей. – Ты даже не представляешь, как это для меня важно.
– Конечно, я останусь твоим другом.
Затем без всякого приглашения Сирей сложила ладони вместе, в знак, который Кестрель называла знаком тайной дружбы. Зохон, спрятавшийся между повозками, тоже увидел знак, Который Кесс представила ему как символ вечной любви. Больше он ничего и не ждал. Убедившись в том, что служанка не обманула его, Зохон проскользнул между повозками и отправился к своим людям.
Кестрель услышала, что он ушел, и сложила ладони в ответном знаке. Слезы выступили на глазах девушки. «Прости меня, Сирей, – произнесла Кестрель про себя. – Я не хотела предавать тебя. Но так вышло».
Этим же вечером среди рабов распространилась весть о том, что у пророчицы Аиры Хаз было еще одно видение и она хочет сообщить его людям. Мало кто еще продолжал верить, что Аира обладает настоящим даром, поэтому большинство людей собралось просто из любопытства.
В вечерних сумерках рабы прибывали по трое-четверо, чтобы не вызвать подозрение своих хозяев. Аира уселась прямо на землю у большого костра, а люди образовали постепенно расширяющийся круг. Как и предполагали Хазы, пришел доктор Грис. Он расположился в первых рядах – там, где мог выразить свое несогласие с пророчицей. Прочие считали высказывания Аиры не более чем развлечением. Джессел Грис уверял, что она опасна.
Когда все устроились, Аира Хаз встала перед ними.
– Спасибо, что пришли выслушать меня, – начала она.
– Не слышно! – раздались выкрики сзади. И другие, из первых рядов:
– Скажи-ка свое «О, пропащий народ»!
– «О, пропащий народ»! – произнесла Аира.
– «О, пропащий народ»! – подхватили обрадованные шутники в толпе.
Эффект от насмешек был предсказуем. Аира рассердилась. Желая стереть улыбки с глупых лиц, она обрушила на их головы видение предстоящей катастрофы:
– Этому городу суждено сгореть!
– Сгореть! – завизжали голоса. – Все мы сгорим!
Чем больше провидица пророчила погибель, тем больше люди смеялись.
– Ветер крепчает! Ветер сметает все на своем пути!
– У-у-у-у-у-у! – вопили люди, махая руками.
– Мы должны искать нашу родину! Грядет время жестокости! Берегитесь!
– О-о-о-о-о-о-о! – притворно дрожа, хихикали люди. – А-а-а-а-а-а!
– Смейтесь-смейтесь! Скоро вы будете плакать!
– Гы-ы-ы-ы-ы-ы! – улюлюкали люди в ответ.
Анно Хаз стоял рядом с женой. Все бессмысленно. Он понимал это, так же как и Аира. Но они должны исполнить свой долг.
– Друзья мои! – проговорил Анно самым убедительным тоном. – Сегодня пророчества моей жены вызывают у вас смех. Только когда вы увидите пылающий город, вспомните ее слова. Собирайтесь здесь, на этом холме. Приносите еду, теплую одежду, все, что можете унести. И вместе мы отправимся искать нашу родину.
Это было не похоже на пророчества Аиры. Никто больше не смеялся. Люди нервно переговаривались друг с другом. Если раньше Джессел Грис был доволен тем, что все насмехаются над Хазами, то теперь он почувствовал, что ситуация выходит из-под контроля.
– Эта женщина, – произнес он, показывая на Аиру, – говорит вам, что город сожгут. Однако нам известно, кто будет сожжен, если мы и дальше будем обращать внимание на ее дикий бред. Убьют наших близких, как уже убивали раньше.
В толпе закивали и одобрительно зашептались.
– Зачем мы слушаем ее?! – восклицал Грис. – Почему мы позволяем этой безумной семье подвергать нас подобной опасности? Пусть сами исполняют свое пророчество.
Люди начали расходиться. Пинто потянула отца за рукав.
– Посади меня на плечи, папа.
Анно поднял худенькое тельце, и, сидя там, на плечах у отца, где все могли видеть ее в отблесках пламени, Пинто обратилась к толпе.
– Молокососы! – прокричала она. – Вы не племя мантхов, вы – просто рабы и молокососы! Мы уйдем без вас. Мы найдем нашу родину без вас. Мы не нуждаемся в вас. Навозные козючки – вот вы кто! Понго на вас!
В ответ толпа рассмеялась. Люди не понимали, почему они смеются. Возможно, потому, что в устах семилетнего ребенка подобные слова показались им неслыханной дерзостью. А может, людям было приятно вновь услышать древние ругательства.
Море штормило. Высокие волны бурлили и перекатывались, вздымаясь все выше и выше, чтобы затем с яростью разбиться о берег. Ветер трепал крылья чаек, с неба доносились их тонкие пронзительные вопли. На жестком песке вскипала пена.
Человек с лицом, напоминающим собачью морду, стоял на берегу и смотрел на остров, лежащий за
